Ассоциация выпускников МГИМО

⭐Путеводная звезда

📝 Шесть тонов вьетнамского языка

Светлой памяти моей преподавательницы Иветты Ивановны Глебовой (1929 – 2016) 

 

Если сказать, что начальный курс вьетнамского языка давался мне с большим трудом, не сказать ничего. Студент я был достаточно прилежный и допоздна просиживал над учебниками в читальном зале общежития МГИМО на Новочерёмушкинской улице. С политическими предметами справлялся уверенно. Со вторым языком – французским, всё складывалось более или менее нормально, но с вьетнамским была катастрофа. 

 

Никогда не забуду моей первой попытки «выпендриться» перед вьетнамскими студентами. Это было где-то в мае, в конце первого курса. Вьетнамцы играли в футбол. Я попросился сыграть с ними и меня охотно приняли. Упустить такой шанс для языковой стажировки было бы преступлением. И в голове закружились несколько самых простых фраз. 

 

В то время во Вьетнаме шла война, и в газетах употребляли словосочетание «вьетнамский народ» непременно с прилагательным «героический». С представителями отважной и бесстрашной страны я старался говорить с подобающим уважением: «спасибо, дорогой товарищ», «хорошо, дорогой товарищ», «плохо, дорогой товарищ», «отдай мне мяч, дорогой товарищ» и так далее. 

 

Потом мы вместе пошли в душевую, и новые друзья, посматривая в мою сторону, о чем-то горячо заспорили, затем один из них, судя по хорошему русскому произношению, старшекурсник, подошёл ко мне и спросил:

– Ты чех?

Я отрицательно покачал головой.

– Поляк? Немец? Венгр? – стал настойчиво выпытывать вьетнамец.

– Ты ещё скажи, что монгол, – пошутил я.

Он засмеялся.

– Нет, монголов мы знаем, на монгола ты совсем не похож. Так кто же ты?

– Русский.

Вьетнамец остолбенел.

– Как русский?! Не может быть! Мы ни одного слова не поняли, из того, что ты говорил!

 

Во время игры я произносил слова, которые хорошо знал. Пять раз в неделю занятия в институте, да многочасовые сидения в читальном зале, конечно, способствовали накоплению определённых знаний, но тона! Вьетнамский язык – язык тональный. Тонов всего шесть, но в горячке футбола, я забыл про их существование, и вот результат.

 

Слово с одинаковым буквенным сочетанием во вьетнамском языке может иметь до шести разных значений в зависимости от тона, с которым оно произнесено. Значки тонов помещаются над словом или под ним. Беда была в том, что я не пытался запомнить мелодию слова, а силился в каждом случае вспомнить тональные значки и выдавал результат только после длительных и мучительных раздумий, которые, как я понимаю, живописно отражались на моём лице.  

 

Преподавательница наша, совсем молоденькая выпускница МГИМО очень скоро пришла к выводу, что, как у вьетнамиста, у меня перспектив нет. 

Подошли экзамены. Понимая, что мой уровень далёк от идеала, я до четырех утра просидел над учебником в читальном зале. В девять не выспавшийся и бледный был в институте.

Принимал экзамен Владимир Георгиевич Ворожцов, знавший, помимо вьетнамского, китайский и с десяток других языков.

 

Великолепно владея разговорным, Ворожцов говорил чуть быстрее, чем я привык, и темп его речи негативно сказался на моём восприятии содержания.

Владимир Георгиевич переживал, казалось, еще сильнее, чем я, и мои мучительные поиски правильных тонов зеркально отражались на его лице. Мне стало стыдно за страдания, которые причиняю такому человеку, и это ощущение стыда ввело меня в окончательный стопор.

 

– Ну, ладно, – минут через тридцать взаимных терзаний преподаватель снял очки и, яростно протирая их салфеткой, спросил по-вьетнамски: «Чьи это очки?»

Все слова в его вопросе я понял, но ответить не мог. Дело в том, что очки на вьетнамском передаются словом «кинь». Это слово означает также стекло. Второе значение мне было знакомо, а первого в учебнике начального курса И.И. Глебовой не приводилось, и я никак не мог врубиться, с чего это меня спрашивают про какие-то стёкла.

 

Владимир Георгиевич, задав вопрос несколько раз, сжал очки ладонью и стал трясти ими, повторяя одну и ту же фразу.

«Чьи это стёкла?!» – стучало в моих извилинах, и я не мог понять, причём здесь стёкла, зачем стёкла и было жалко солидные, видимо, очень дорогие очки в роговой оправе, для которых этот экзамен мог стать последним.  

– Нет, я ничего не могу! – сказал Ворожцов, откидываясь на спинку стула. – Надо звать заведующую кафедрой. 

 

Автор учебников и словарей, по которым мы занимались, одна из ведущих знатоков языка Иветта Ивановна Глебова появилась через несколько минут. Это была небольшого роста, подвижная и очень решительная женщина. Войдя в аудиторию, она сразу оценила ситуацию.

– Ну, Боря, рассказывайте, как вы дожили до такой жизни. 

– На вьетнамском? – спросил я, обречённо опуская глаза.

– Нет, зачем?! С вашим вьетнамским всё ясно, давайте на русском. Во сколько вы сегодня легли? 

 

Я рассказал, как провёл ночь перед экзаменом, как занимался языком весь этот год, и как меня достали эти несчастные шесть тонов.

– Не можете говорить, пишите. 

Иветта Ивановна показал на очки Ворожцова.

– Пишите вопрос: «Чьи это очки?».

– Мы слово «очки» ещё не проходили.

– Конечно, не проходили, но могли бы уже догадаться – «кинь»…Так, отлично, а теперь ответ. Молодец. Еще пару предложений.

 

Иветта Ивановна диктовала на русском, я писал на вьетнамском. 

– Что собираетесь делать дальше? – спросила она, взглянув на мои корявые строчки.

– Буду писать заявление, чтобы с меня сняли вьетнамский язык.

– И кому вы будете нужны после института с одним французским?! На втором курсе вашу группу возьмёт Владимир Георгиевич, подключусь я. После третьего курса пошлём вас на учёбу в Ханой. Там язык можно выучить, читая одни вывески, а с вами будут работать очень хорошие вьетнамские преподаватели. Короче, мы сделаем из вас вьетнамиста, если, конечно, вы приложите усилия со своей стороны.

– Я приложу.

– Вот и договорились. Диктант, кстати, вы написали приемлемо. Я ставлю вам «три».

 

Ворожцов оказался необычайно талантливым и интересным преподавателем. Дела мои постепенно пошли в гору. Потом последовал год учёбы в Ханойском университете, после которого комплекс перед шестью тонами исчез окончательно и я, уловив мелодику языка, заговорил достаточно бойко. 

 

Иветта Ивановна любила всех своих студентов, но талантливых выделяла особо. Так, «звездой» вьетнамского языка в те годы она считала Андрея Татаринова. 

– Вот Андрюша, он схватывает на лету, не понимаю, откуда к нему всё приходит, – восхищалась она.

Андрей оправдал её надежды. Он стал послом России во Вьетнаме, затем в Новой Зеландии, в настоящее время руководит посольством нашей страны в Сингапуре.  

 

Как-то вместе с делегацией Совета Федерации он заезжал на Филиппины, где я в то время работал, и, когда был у меня в гостях, мы вспоминали Иветту Ивановну. Оказывается Андрей вместе с другими бывшими студентами МГИМО, скинувшись, устроили Иветте Ивановне туристическую поездку во Вьетнам – в страну, которой она посвятила всю жизнь. 

 

Инетта Ивановна любила и помнила своих питомцев, и они любили и помнили её. Девочки-вьетнамистки общались с ней постоянно.

Как-то я позвонил ей по телефону. Она была очень рада. Её память бережно хранила многие детали и подробности. Мы вместе смеялись, вспоминая тот трудный для меня – первокурсника экзамен. 

– Боря, ты знаешь, что откололи мои немцы?!

Оказывается два её бывших студента, из уже давно не существующей на тот момент ГДР, захотели приехать к ней в гости.

– Я им говорю: «Как же вы ко мне приедете?! Я уже старая и больная, а в квартире моей сто лет ремонт не делался!» 

Так они взяли отпуск, прилетели со своими инструментами и материалами, целый месяц возились и сделали у меня ремонт. Вот тебе и немцы! 

 

Что остаётся после человека, когда он уходит навсегда. От Иветты Ивановны остались учебники, словари, а самое главное светлая память, сохранившаяся у людей, которые у неё учились, с ней работали и общались. Когда такой человек уходит, остаётся чувство вины у окружавших его, что не сполна расплатились за полученную теплоту.

Эта маленькая зарисовка – запоздалая попытка сделать что-то для памяти исключительно чистого, доброго человека, оставившего после себя светлый след в душах многих и сыгравшего большую роль в моей судьбе. 

Борис Калашников

МО 75