Николай Юрьевич Романов

 
Вместо Предисловия 

Алексей Владимирович Романов. Более известный по своим книгам, статьям и материалам читателям, журналистам и представителям советской партийно-государственной элиты старшего поколения просто как Алексей Романов. И газета “За прочный мир, за народную демократию!”. Являвшаяся для своего времени флагманом советской идеологической борьбы за рубежом и продвижения идей социализма во всем мире.

Как-то традиционно считается, что молодым по возрасту потомкам бывает крайне сложным написать что-либо в память о более возрастных членах своей семьи, о своих родных, близких и родственниках. Работая с оставленными дедом архивными записками и имея необходимость написать что-либо о нем перед публикацией здесь набросков его последней книги, я полностью убедился в правильности этих слов, поскольку биография деда остается для меня закрытой даже сегодня, - уже много лет спустя после его смерти. И о его жизненном пути я могу судить лишь по той его отправной точке, с которой некогда начал свою взрослую жизнь мальчишка, приехавший в Москву из провинциального города Белева после Революции 1917 года на учебу после окончания реального училища и начавший свой долгий профессиональный путь железнодорожным кочегаром на Красной Пресне. И закончивший его уже незадолго до конца СССР ввиду кризиса идеологии и несогласия с новым “перестроечным” курсом обновленного руководства партии и страны, достигнув к концу своей работы высших партийных и государственных постов Советского государства.

Между этими двумя точками в историческом пространстве и времени, отмечающих путь жизни конкретного человека, странным и причудливым образом в виде разрозненных и не связанных друг с другом отрывков вплетаются то освоение целинных земель, то комсомольское строительство, то война, то партийная, кинематографическая или журналистская работа, то активная международная деятельность. Дед не оставил после себя биографических воспоминаний, а то, что осталось или сохранилось из его архивов после его смерти, в итоге было полностью утрачено, и лишь отдельные книги из его обширной библиотеки временами появляется еще сегодня в букинистических отделах магазинов, напоминая об этом человеке росчерком пера и штампом его факсимиле на обложке.

Чудом сохранив эти архивные записи деда, я никогда не думал о том, что у меня дойдут руки их разобрать и упорядочить, превратив в некое подобие книги множество содержащихся в них разрозненных и интересных фактов, - по большому счету совершенно забытых за ненадобностью нынешним поколением историков и журналистов. Тем более, что у меня никогда не было никаких иллюзий о перспективах полиграфического издания этой книги в современной России. Это объективно никому в стране не нужно, да и не возможно чисто технически, поскольку сам материал очень небольшой. Да и то, что изложено в этих набросках, не столько даже никому уже не интересно, сколько не интересно потому, что не известно не только широкому кругу досужих до сенсаций обывателей, но даже и не всем из продолжающих сегодня свой жизненный путь специалистов.

Поэтому компьютерный набор и обработка данного материала представляют своего рода исполнение последнего долга в память о том человеке, каким был мой дед, и тех людях, с которыми он работал и кем руководил. В качестве своего рода посильного возмещения за ту грязь, которую еще и сегодня, через 15 лет после его смерти, нет-нет да и выливают на него различные возрастные представители псевдожурналистской братии, псевдоисторики и ремесленники от советского киноискусства, считающие сегодня своим долгом высказаться перед объективами камер и в прессе со своими воспоминаниями, мнениями и оценками по любым вопросам, по каким к ним обратятся. Тем более, что уже давным-давно нет в живых большинства из тех советских людей и партийных функционеров, которым они не в состоянии до сих пор простить того, что некогда в советском прошлом они от них полностью зависели и были им всем по-лакейски обязаны. И о которых они ввиду этой безнаказанности считают сегодня своим “граждански-демократическим” долгом перед обществом публично вытереть ноги, поскольку привлечь их к ответственности и ответить им уже просто некому.

В своем основном содержании этот материал представляет собой результат сделанной мной обработки карандашных блокнотных набросков черновых материалов той последней книги, которую незадолго до смерти вчерне начал писать, но так и не успел закончить мой дед. Добавлю лишь, что на конкретном выборе ее итогового названия он так и не остановился. Поэтому я выбрал тот его вариант, который он наиболее часто употреблял в работе над ней и в беседах со мной. “Нашумевшие страницы Холодной войны”. При этом, я посчитал обязательно нужным сохранить и рабочее название черновика этой так никогда и не дописанной до конца книги: “Холодная война: Семь лет на передовой (записки журналиста-международника)”. Поскольку, - как театр начинается с вешалки, так и книга начинается с ее названия. И если автор книги посчитал при жизни что-то для нее нужным, то это его право необходимо сохранить и после его ухода.

Николай Ю.Романов

----

Алексей РОМАНОВ

 

НАШУМЕВШИЕ СТРАНИЦЫ ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ

 

ХОЛОДНАЯ ВОЙНА: СЕМЬ ЛЕТ НА ПЕРЕДОВОЙ

Записки журналиста-международника

　

ОГЛАВЛЕНИЕ

Воспоминания царапаются в двери...……..

Встреча с Сусловым...……………

Каким я его помню...…………..

Газета...…………..

Не дипломатия...……………

Наше гнездо...………………

Шеф-редактор и не только он...…………….

Коллегия...……………

Авторский актив...…………..

Главная тема...………

Первый номер...……….

Передовые статьи...……………..

Раскрытые книги...………..

“Правда” и не только она...…….

Постыдная компания...…………..

Гнев и слезы...……………..

Ошибки мнимые и явные...…….

Друзья...……………

Ян Марек...…………….

Март 1953 года...……..

Секреты тиражом в миллион...………..

Закат...………….

Возвращение...………………

 

　

 

Воспоминания царапаются в двери

Второй год работы редактором газеты “Советская Белоруссия” не был для меня легким. Помимо изматывающей ночных вычиток и правки очередных номеров и дневных редакторских забот, приходилось частенько выезжать в областные центры республики. Встречи с партийным активом, с читателями. Ознакомление с белорусской послевоенной экзотикой. А о ней я, приехав из Москвы, не имел должного представления. Для редактора республиканской газеты вещь, естественно, недопустимая. К тому же много времени отнимало представительство в республиканских партийных, советских и профсоюзных органах на разного рода заседаниях и совещаниях. Участие там редакторов республиканских газет и журналов почему-то считалось обязательным. А в 1948 году месяц пришлось провести и в зарубежной командировке, в Женеве, во главе делегации Белорусской ССР на Всемирной конференции по свободе слова, печати и информации. Подробно о моем первом появлении за границей я написал впоследствии в книге “Воспоминания царапаются в двери”.

Сознаюсь, меня, редактора республиканской газеты, искренне радовало, хотя я об этом и не говорил вслух, что у нас собрался весьма квалифицированный и спаянный журналистский коллектив. И особенно заметна была деловая активность первого заместителя редактора Петра Сергеевича Пышкина. Газета “Советская Белоруссия” пользовалась доверием читателей. Ее тираж заметно рос с каждым полугодием. И желание работать и работать, несмотря на непомерные нагрузки и послевоенные житейские трудности, у меня не на миг не угасало. По тем временам, впрочем, все это было в порядке вещей, иной жизни мы не знали. Но вот в середине августа 1949 года кто-то из отдела пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) позвонил первому секретарю ЦК компартии Белоруссии Николаю Ивановичу Гусарову. Сообщил о возникших там “планах” в отношении меня. Гусаров тотчас передал мне указание: “Завтра же быть в Москве в ЦК ВКП(б)”.

Человек дисциплинированный, я с вечерним поездом в тот же день выехал из Минска и сразу же заявился в отдел пропаганды и агитации Центрального Комитета партии. Как выяснилось в бюро пропусков, пропуск туда мне уже выписали.

В отделе никто, однако, мне так и не объяснил, чем вызван столь срочный вызов. Встретил товарища, которого когда-то я хорошо знал. Тот, глядя куда-то в сторону, пожал мне руку и сказал:

Завтра часов в одиннадцать тебя примет Михаил Андреевич. Он все тебе объяснит. А пока можешь быть свободным… Кстати, в гостинице “Москва” тебе заказан номер…

И я отправился в гостиницу “Москва” в неясных раздумьях – что меня все-таки ждет.

Вполне понятно, перспектива встречи с партийным руководителем столь высокого ранга весьма меня озадачила. Предыдущие назначения – редактором областной газеты “Горьковская коммуна”, а затем и республиканской газеты “Советская Белоруссия” – не сопровождались подобного рода встречами в Центральном Комитете.

На следующий день ровно в одиннадцать я был в приемной секретаря ЦК.

- Входи, входи… - сказал мне его помощник, положив на место трубку внутреннего телефона. – Он ждет….

Я приободрился и уже в дверях кабинета, еще не видя секретаря ЦК, как-то уж очень громко спросил:

- Разрешите войти?..

- Входите, входите... - услышал я прозвучавший из глубины кабинета совсем тихий, спокойный голос.

 

Встреча с Сусловым

 

До этой минуты мне не доводилось встречаться с Михаилом Андреевичем Сусловым. Впервые я услышал о нем во время войны как о признанном организаторе и руководителе партизанских отрядов на Северном Кавказе. Позднее, будучи членом бюро Горьковского обкома партии и редактором областной газеты “Горьковская коммуна”, я время от времени встречал в газетах упоминание о нем, как о секретаре сначала Ростовского, а затем Ставропольского обкомов партии. В послевоенные годы он возглавлял бюро Центрального комитета партии по Литовской ССР. В 1947 году был избран секретарем Центрального Комитета. Незадолго до этой моей первой встречи с ним я узнал, что секретарь ЦК Суслов работал и главным редактором газеты “Правда”.

- Входите, входите, - повторил он, увидев меня в дверях, и тотчас поднялся с кресла из-за небольшого письменного стола, стоявшего в углу у окна. Стол был завален газетами и папками с бумагами, вырезками из журналов и газет. Пожал руку и предложил мне сесть за другим уже “официальным” столом под зеленым сукном, служившего для разного рода совещаний. Потом как-то очень уж просто сказал:

- Садитесь поближе.

Я впервые видел секретаря Центрального Комитета столь близко. Высокий, худой, предельно сосредоточенный – он показался неулыбчивым и суровым. Прежде чем начать беседу Суслов минуту пристально рассматривал меня, перебирая карандаши на столе. После паузы не то спросил, дескать, согласен ли я, не то сообщил об уже принятом решении:

- Поедете в Бухарест членом коллегии от ВКП(б) и секретарем редакции “За прочный мир, за народную демократию!”...

Я растерялся, не зная, как и что следует говорить в таких случаях. Суслов, приняв это мое молчание за согласие, уже совсем другим, скорее дружеским, чем официальным тоном, сказал:

- Товарищи, которые вас знают, говорят, что вы журналист с серьезным опытом газетной работы. К тому же еще и публицист, каким вас помнят и в редакции “Правды”…

И снова замолчал.

- Двадцать лет в газетах… - несмело подсказал я.

- Двадцать лет - это. конечно, серьезный стаж, - словно одобряя мои слова, сказал он. И опять замолчал. И вновь долгим, испытующим взглядом посмотрев на меня, спросил:

- Европейские языки знаете ли? Хотя бы один...

Я растерялся. Я не только знал языки, но и знал тех, кто за знание оных отправлялся туда, куда Макар телят не гонял. Поэтому ответил правильно - совсем по-детски:

- В школе и в институте изучал немецкий, французский, совсем немного английский, но...

- Что значит ваше “но”? – спросил он, оставаясь столь же неулыбчивым, как и раньше.

- Только то, что активно не владею ни одним из этих языков, - сознался я и добавил, - Никакой практики.

В переводе на общепринятый в те годы в стране эмгэбэшный жаргон это означало – с иностранцами в контакты не вступал.

- Что ж, - сказал он. – Практика будет. Основательная практика… Вам придется общаться с многими иностранцами, не знающими русского. Так что придется приналечь на языки.

- Постараюсь, - решительно пообещал я.

- Вот-вот, - добавил он. – придется постараться. А румынский следует освоить побыстрее. Скажем, через год надо будет уже общаться с румынами на их языке… Сами понимаете почему… О задачах газеты и, следовательно, о ваших задачах, как представителя ВКП(б) в составе ее редакции, вам, полагаю, известно. Думаю, что с Декларацией Информационного совещания компартий, проходившего в Польше и с другими его основополагающими документами вы знакомы.

Он так и сказал “основополагающими”.

- Да, конечно, знаком – поспешно заверил я, - Мы перепечатали этот документ тогда же в нашей газете, а затем не раз читали и изучали…

- Ну, вот, и славно, - улыбнулся Суслов, видимо, не очень-то мне поверив, - А по текущим вопросам, если они появятся, будем советоваться… Звоните, пожалуйста, не стесняйтесь. С Бухарестом связь хорошая. Желаю успехов…

Он поднялся, проводил меня до дверей кабинета, в дверях пожал мне руку и, словно вспомнив что-то, сказал:

- До свидания. Товарищи в отделе пропаганды хорошо знают вас. Вот и я хотел поближе познакомиться. Всего хорошего...

 

Каким я его помню

 

В последующие годы при разных обстоятельствах, включая пребывание в Бухаресте в 1949-1955 годах, в Венгрии в 1956 году, а затем и в годы моей работы в Центральном комитете КПСС, в Комитете по кинематографии и в “Советской культуре” мне доводилось не раз общаться с Михаилом Андреевичем, беседовать лично и по телефону. Тогда он уже был членом Политбюро ЦК КПСС, ведающим вопросами идеологической работы партии, культурной жизнью общества и некоторыми вопросами международной жизни. И я хочу в этой главе рассказать, каким я его помню.

Работая в близкой и, конечно, подведомственной ему сфере идеологической жизни, я никогда не слышал от него напоминаний, что я подчиненный ему человек, а начальник – то он. При беседах с Н.С.Хрущевым и Л.И.Брежневым такое случалось не только “частенько”, но являлось преамбулой разговора.. Суслов был старше меня по возрасту и несравнимо – по положению в партии. Но казался он мне не “начальником”, а старшим товарищем. Я дорожил его “простецким” отношением ко мне, рядовому журналисту, беседовавшему с ним чаще всего о положении в нашей прессе, о газетах, в которых мне довелось работать и о людях, мастерски владеющих пером. Их он ценил очень высоко. Бывали у нас и длительные беседы, и обмен мнениями накоротке. Случались и несовпадения в суждениях об искусстве и литературных новинках. Но беседы эти, всегда предельно откровенные, порождали желание еще и еще раз встреться и поговорить.

Знаю также, что именно он активно поддержал в 1963 году мое предложение, с которым я вошел в ЦК о создании Государственного Комитета Совета министров СССР по вопросам кинематографии. И тогда же, к моему большому удивлению, именно он, предложил назначить меня председателем этого комитета. А еще через десять лет, в июле 1972 года, он руководил заседанием Секретариата ЦК, когда я, после неоднократных моих просьб, был освобожден от работы в Госкино и утвержден главным редактором газеты “Советская культура”.

- По вашим литературным работам, - говорил М.А.Суслов, - я хорошо знаю, что вы были и остались журналистом. Вот и берите в свои руки эту новую газету Центрального Комитета, хотя за последнее десятилетие вы основательно втянулись в кино… Кажется, его привычным обращением к собеседникам, как я лично мог убедиться в этом, было слово “пожалуйста”.

- Пожалуйста, передайте товарищу Кулиджанову, что членам Политбюро, которые смотрели его новый фильм “Синяя тетрадь”, он пришелся по душе. Подумайте о том, как этот фильм пошире показать людям…

Или так:

- Пожалуйста, переговорите с товарищем Тарковским, посоветуйте ему исключить из его фильма об Андрее Рублеве некоторые весьма грубые сцены: когда дружинники бьют скомороха о дерево, когда из горла Петра хлещет кровь, когда кипящую смолу льют в горло Патрикея... Это сугубо натуралистические сцены, думается, разрушают художественную ткань фильма. Только на меня, пожалуйста, не ссылайтесь, не надо…

Впрочем, те зрители, кто смотрит сегодня по телевидению или на видео российские и зарубежные фильмы, во множестве изобилующие на экране подобной чистой воды “физиологией”, вероятно, уже даже не поймут, что же именно в те годы могло не нравиться Суслову в указанных кинолентах.

Или еще так:

- Я получил письмо о трудностях, которые испытывают киностудии из-за низкого качества нашей киноаппаратуры и пленки. Вы, конечно, знаете об этом? Пожалуйста, переговорите об этом в Госплане со ссылкой на этот наш разговор и подготовьте предложение в Совет Министров...

Позднее я читал в изложении ТАСС статьи о Суслове в разных зарубежных изданиях.

Известный американский журналист Гаррисон Солсбери, в 1944-1954 годы работавший в Москве и затем вернувшийся сюда на какое-то время в 1959 году, свои наблюдения и размышления о советской действительности собрал в книге “В Москву и дальше”, вышедшей в Нью-Йорке и Лондоне. У нас в Москве книга была переведена на русский язык и издана ограниченным тиражом в сокращении, а точнее в весьма урезанном виде Издательством иностранной литературы в 1961 году. В этом ее издании, к сожалению, полностью исключена глава 11-я “Политика президиума”, содержащая интереснейшие факты и соображения внимательного зарубежного журналиста, имевшего возможность познакомиться с советскими политическими деятелями.

Как раз в этой главе, исключенной из русского издания, Г.Солсбери писал о М.А. Суслове как о “сохранившемся в президиуме ЦК идеологе сталинского толка”, человеке, которого “чаще всего упоминают, говоря о возможности возврата к сталинской политике”, как о “самой загадочной фигуре” среди советских руководителей. Он-де в “противоположность остальным коллегам Хрущева, подобно ему общительным и доступным политическим деятелям, выглядит как тень прошлого”. И, наконец, о “некоторых, весьма видных сторонниках” Суслова: “Злоба и дурные чувства, разжигаемые подручными Суслова, соответствуют дальним политическим целям сталинизма”

Что ж, резкость этих оценок в устах американского журналиста вполне объяснима. Она соответствовала духу времени, хотя и была далека, очень далека от истины. Приходится только пожалеть, что впечатления Солсбери и связанные с ним его личные оценки характера и поведения Суслова в силу масштабного их распространения получили затем хождение не только в западной печати, но и в устах иных советских и нынешних российских деятелей, никогда с ним не общавшихся. А позднее и в нашей историко-партийной и общеполитической публицистике.

И когда я стоял в почетном карауле у его гроба в Колонном зале Дома Союзов, я думал о нем, как об открытом, честном, высокообразованном, располагающем к себе человеке. Михаил Андреевич никогда не казался мне “сталинистом”, “тенью прошлого”, тем более, “загадочной фигурой”, каким представлялся он Гаррисону Солсбери.

И уж, конечно, не был он и “законсервированным в Политбюро свободолюбцем”, каким его хотел бы изобразить А.Солженицын в своем предельно развязном, а местами и просто лживом сочинении “Бодался теленок с дубом”, и никогда не претендовал на то, чтобы его именовали “главным идеологом партии”. Не потому ли его именовали так, что он был глубоко убежденным коммунистом, теоретически хорошо подкованным, не терпящим и не подпускающим к себе лизоблюдов и чинодралов, каких – увы! – в партийной среде водилось предостаточно.

Теоретическая подготовка Суслова – блестяща. Ни одна из фундаментальных и публицистических работ Маркса, Энгельса, Ленина, Плеханова не прошла мимо него еще в начале пути, никогда не покидала памяти. Он и в последние свои годы читал, изучал и ссылался на труды К.Каутского, Л.Фейербаха, Д.Рикардо, Г.Верта, часто упоминал в беседах произведения Г.Гегеля, И.Канта, М.Монтеня, Ш.Монтескье; высоко ценил русских философов и историков Н.Чернышевского, Н.Добролюбова, В.Ключевского. В стенограммах его докладов и лекций можно встретить ссылки на сочинения современных европейских философов, историков и экономистов. К тому же он высоко ценил реалистическое искусство, русскую, советскую и зарубежную художественную литературу, следил за литературными и художественными журналами. Говорили, что он не любил “Новый мир”. Не знаю, насколько верным было такое суждение. Но я твердо помню, что комплекты журнала “Новый мир” стояли на книжной полке в его кабинете, на самом видном месте за его спиной, а отдельные раскрытые номера журнала постоянно лежали на его столе. Создавалось впечатление, что он читал этот журнал постоянно от первой до последней страницы.

Он следил столь же внимательно и за содержанием новых номеров других “толстых” журналов, за книгами, появлявшимися не только в Москве, но и в краевых и областных центрах Российской Федерации, в столицах союзных республик. Его вопросы и суждения о произведениях писателей, опубликованных в местных журналах, не раз ставили в тупик руководящих работников Союза писателей и художников, глав республик и областей, которые не были к ним столь внимательны.

До последних своих дней он с глубочайшим интересом обращался к классикам. В особенности высоко ценил творчество Л.Толстого, Н.Некрасова, А.Чехова, М.Горького, В.Вересаева. В кругу партийных работников нередко откровенно высказывался, хвалил или критиковал произведения Алексея Толстого, Б.Пильняка, Вс.Иванова, В.Маяковского, С.Есенина. О творчестве М. Шолохова высказывался не часто, хотя не раз встречался с ним, хранил первые издания его книг. Подолгу беседовал с К.Фединым и А.Сурковым. Он не переносил немотивированность формотворчества в искусстве, жестко осуждал бездумность, внутреннюю пустоту и отсутствие культуры, которая восполнялась заимствованиями из более чем сомнительных источников. В суждениях руководствовался личным убеждениями. Был предельно искренен, его искренность нередко и приводила к резкости суждений.

Михаил Андреевич Суслов прожил нелегкую жизнь профессионального партийного работника. Осторожно сходился с людьми, в том числе и с товарищами по руководству партией. Он многим казался человеком замкнутым. Мало кто знал, как душевно воспринимал он, ценил и с каким волнением передавал близким людям разумные суждения других, как любил дружеские шутки. Я никогда не слышал от него ни окрика, ни одного бранного слова, никогда не видел и высокомерного жеста. Он всегда был готов выслушать тебя и ответить на любой сложный, а то и заурядный вопрос.

Решение о моем назначении в Бухарест было получено в Минске в конце августа уже через несколько дней после моего возвращения из Москвы.. Я прочитал бумагу вместе с Николаем Ивановичем Гусаровым и в тот же день подписал к выходу свой последний номер “Советской Белоруссии”.

 

Газета
 

 

На аэродроме в Бухаресте меня встретили работники газеты: руководитель редколлегии Павел Федорович Юдин, члены коллегии – редакторы: французского издания Пьер Энтжес, английского Джон Гиббонс, румынского Стелла Могиорош и исполняющий обязанности секретаря редакции Лев Толкунов.

В моей журналистской биографии открывалась новая глава. И, право же, спустя полвека я вспоминаю о жизни в румынской столице и о работе в газете “За прочный мир, за народную демократию!” с чувством благодарности людям, с которыми мне довелось общаться и работать без малого семь лет.

Газета “За прочный мир, за народную демократию!” была создана по решению так называемого Информационного совещания представителей некоторых коммунистических и рабочих партий конце сентября 1947 года в Польше. Издавалась как орган Информационного бюро коммунистических и рабочих партий. Ее первый номер вышел в Белграде 10 ноября 1947 года. В начале газета выходила там два раза в месяц, а с 16 сентября 1949 года – еженедельно, по пятницам, уже в Бухаресте.

В основу политической программы газеты положены Декларация о международном положении и резолюция об обмене опытом и координации деятельности, принятые Информационным совещанием тогда же в Польше.

В Декларации провозглашалось: в мире “образовалось два лагеря – лагерь империалистический и антидемократический, имеющий своей основной целью установление мирового господства американского империализма и разгром демократии и лагерь антиимпериалистический и демократический, имеющий своей основной целью подрыв империализма, укрепление демократии и ликвидация остатков фашизма”. В этой связи предполагалось “особая задача” коммунистических партий: “взять в свои руки знамя защиты национальной независимости и суверенитета своих стран”, “крепко стоять на своих позициях”, и в своей борьбе против попыток экономического и политического закабаления их стран “возглавить сопротивление планам империалистической экспансии и агрессии по всем линиям – государственной, политической, экономической и идеологической”.

В первом же номере газеты был полностью опубликован доклад А.А.Жданова “О международном положении”. Содержание посвящено “новой расстановке политических сил после войны”, характеризующейся образованием двух лагерей. Особо подчеркивалось: “коммунистические партии должны возглавить сопротивление планам империалистической экспансии и агрессии по всем линиям - государственной, экономической и идеологической”.

В докладе о деятельности ЦК ВКП(б), опубликованном в следующем номере, секретарь ЦК Г.М.Маленков говорил: партия уделяет много внимания тому, чтобы “вооружить свои кадры знанием законов международного развития, пониманием международной обстановки”, чтобы научить коммунистов “защищать интересы социалистического государства на международной арене, распознавать друзей и врагов, разгадывать коварные замыслы и повадки империалистов и их агентов”.

Термин “холодная война” еще не звучал с политической трибуны. Но речь уже шла о том, чтобы “активно действовать”, используя все силы и средства в борьбе с нападками на коммунизм, на Советский Союз и нарождавшийся народно-демократический строй восточноевропейских стран. И через несколько лет на XX съезде КПСС, в феврале 1956 года, Н.С.Хрущев уже употреблял этот злосчастный термин – “холодная война”, когда. говорил о международной атмосфере, “отравленной психозом войны”, о гонке вооружений, о создании крупных американских военных баз, направленных против СССР и народно-демократического строя.

В первом номере газеты были опубликованы доклад Э.Карделя “Коммунистическая партия Югославии в борьбе за независимость народов страны, за народную власть, за экономическое восстановление и социалистическую реконструкцию хозяйства” и доклад Владислава Гомулки (Веслава) “О деятельности ЦК Польской рабочей партии”, а во втором номере доклад Жака Дюкло “Французская коммунистическая партия в борьбе за независимость страны, против американского экспансионизма”, доклад Р.Сланского “О деятельности Коммунистической партии Чехословакии со времени освобождения страны” и доклад М.Джиласа “Вопросы организационной работы Коммунистической партии Югославии”.

В последующие номера – уже в декабре 1947 года в январе 1948 года публикуются доклады Г.Георгиу-Дежа, И.Реваи, Л.Лонго, прочитанные ими также на Информационном совещании компартий в конце сентября 1947 года.

Думаю, что все эти документы положившие начало деятельности Коминформа, и имел в виду М.А.Суслов, когда спросил, знаком ли я с “основополагающими” документами Информационного бюро.

Впоследствии, читавшие и изучавшие эти документы могли убедиться - все они вместе, совокупно, представляли собой развернутую программу участия коммунистических партий всех без исключения стран и, в первую очередь, стран социалистического лагеря в разгоравшейся на всех континентах “холодной войне” А в передовой статье “На борьбу за прочный мир, за народную демократию!”, написанной при строжайшем следовании этим документам и опубликованной в первом же номере по существу декларировались основные принципы политики газеты.

В мире существуют два лагеря, две линии, две политики в международных отношениях, писала газета. Империалистическому, антидемократическому лагерю противостоит антиимпериалистический, демократический лагерь во главе с СССР и странами новой народной демократии. Генеральной задачей объединенных демократических сил газета провозглашала борьбу против сил империализма и против угрозы новой войны.

В передовой подчеркивалось, что борьба за прочный мир, за народную демократию является важнейшей задачей всех прогрессивных и демократических сил. Газета ставила своей задачей помочь коммунистическим партиям в организации обмена опытом, в укреплении единства рабочего класса, в упрочении взаимных связей и братской солидарности трудящихся разных стран. Особо подчеркивалась необходимость освещения опыта компартий по сплочению демократических и патриотических сил для борьбы против угрозы новой войны и опыта национально-освободительной борьбы в колониальных и зависимых странах. Наконец, газета заявляла, что постановку, разработку и пропаганду марксистско-ленинской теории и конкретного применения этой теории и ее положений в условиях отдельных стран она также намерена вести постоянно. Постоянно будет вестись борьба и против буржуазной идеологии, против оппортунистических и ревизионистских теорий врагов рабочего класса.

Повторяю, это было сложное время – время исторических событий на мировой арене. Нарастала международная напряженность - разжиревший до неприличия во время всеобщей бойни Вашингтон нахраписто навязывал разрушенному войной миру Pax Americana.

 

Не дипломатия

 

В сентябре-октябре 1949 года было провозглашено образование Народной Республики Китая (поначалу писали именно так). Избран Центральный народный правительственный совет и Мао Цзедуна стал его председателем. Несколькими днями позже провозглашена Германская Демократическая Республика. Вильгельм Пик избран ее президентом. Последовал взрыв ярости всего сообщества Pax Americana.

Именно тогда государственный секретарь США Дин Ачесон выдвинул призыв к “тотальной дипломатии”. Весьма созвучно с “тотальной войной” гитлеровцев.

“Тотальная война” предполагала полную военную мобилизацию государственного аппарата Третьего райха и его союзников, подчинение предпринимательской деятельности, сельскохозяйственного производства, профсоюзного движения, печати, радио и всех других “важных национальных организаций”, использование “всех ресурсов страны” для военных действий против Советского Союза. Теперь ачесоновский призыв к “тотальной дипломатии” означал мобилизацию общественного мнения, идеологических сил, партийных программ, науки, искусства, образования и воспитания для ведения “холодной войны” против Советского Союза. Для этого имелось в виду “создать ситуацию, при которой считаются с силой”. Разумеется, в первую очередь с “военной силой”.

Но это уже не дипломатия. Это стало открытым объявлением “американским образом жизни” войны против “советского образа жизни”.

А на войне – как на войне, - тут все средства хороши. И, как объявлялось в послании о “тотальной дипломатии”, - это должно рассматриваться как “борьба не на жизнь, а насмерть”.

Могу с уверенностью сказать, без ссылок на авторитетные документы, что газета “За прочный мир, за народную демократию!” и задумана была в предвидении появления американской “тотальной дипломатии”. Разгоралась подлинно “тотальная война”, - в этом ни у кого уже не оставалось сомнений и до призывов Ачесона. Газета выдвигалась на передние позиции в этой войне политических амбиций и разрушительных идей.

“За прочный мир, за народную демократию!” изначально предполагалось, как исключительно печатное издание, распространять во всем мире, на всех континентах. Главная цель состояла в том, чтобы прорвать антикоммунистическую информационную блокаду, чтобы миллионы и миллионы людей, наконец, узнали и убедились в том, что коммунизм это мир, а не война. Он безграничен и неделим, что будущее принадлежит ему и только ему как идеологии в организации человеческого общества. Легко было понять, что эта мысль, организующая”, “мобилизующая” и “сплачивающая” народы, исходит из Москвы, из Кремля.

С первыми номерами газеты “За прочный мир, за народную демократию!” я познакомился еще в Минске. Газета меня заинтересовала. И прежде всего, своей открытостью: столь полно документы международного коммунистического движения раньше в советской печати не появлялись. Привлекали также декларируемые политические и гуманистические цели. О них и шла речь в ее передовых и редакционных статьях Лозунг единства действий прогрессивных, демократических сил мира против империализма и новой войны в те годы не воспринимался как абстракция. Он волновал буквально всех нас, переживших гитлеровское нашествие, разгром городов и сел, гибель миллионов людей.

Когда теперь я вспоминаю об этих первых номерах выходившей за рубежом новой газеты, то думаю, что именно их содержание, политическая направленность, открытый характер, злободневность и актуальность побуждали нас, советских журналистов, перестраиваться. В какой-то мере мы принимались обновлять выпуск своих газет, учились на этом примере сочетать идейность публикуемых материалов с более внимательным отношением к их подаче, к газетной технике. Анализируя вышедшие номера, мы теперь острее оценивали их содержание, стараясь более ответственно, обоснованно и осторожно подходить к тематическому планированию, к литературной правке авторских материалов, к верстке полос и их вычитке. Стали политически оценивать каждый случай опоздания газеты, каждую “досадную” опечатку, решительно устранять неясные, неточные, двусмысленные, ошибочные формулировки, разного рода погрешности в собственных именах и географических наименованиях, в цифрах и фактических данных. На примере еженедельника “За прочный мир, за народную демократию!” мы учились культуре газетного производства. Для нас это являлось фактически первым знакомством с “зарубежным опытом”.

Нельзя работать в газете или журнале и не расти, непрерывно и неустанно, не обогащать свой теоретический багаж и профессиональное мастерство, политический кругозор и общую образованность. Не случайно разного рода погрешности в тематических планах, в формировании очередных номеров мы на собраниях объясняли тем, прежде всего, что плохо учимся, мало читаем, редко обсуждаем прочитанное и потому слабо растем. Отсутствие инициативы в газетной работе нетерпимо вообще. Тем более нетерпимым оно представлялось нам, руководителям редакции, где каждый человек был на счету и от каждого требовалось работать в полную меру своих сил.

В передовой статье первого номера, вышедшего 10 ноября 1947 года, газета “За прочный мир, за народную демократию!” подробно излагала свой взгляд на ситуацию в мире, обострившуюся в результате подготовки властными кругами империалистических стран новой войны против СССР. Не скрою, искренне радовало утверждение в передовой статье второго номера, что движение за мир “поднимается во всех странах”, что “силы, борющиеся за мир и демократию, с каждым днем растут, их сопротивление натиску американо-английских империалистов увеличивается”. Но в то же время настораживало замечание, что “далеко не все эти силы приведены в движение”.

Мы, работники республиканской печати, буквально вчитывались в эти утверждения и в соответствии с ними строили внешнеполитические разделы своих газет.

С изданиями “За прочный мир, за народную демократию!” на иностранных языках я познакомился уже в Бухаресте. Правда, номер на французском языке я впервые увидел в апреле 1948 года еще в Швейцарии на Международной конференции по вопросам свободы печати и информации. Из Белграда в Женеву его привез кто-то из югославской делегации и подарил нашей переводчице Любови Михайловне Видясовой, превосходно владевшей французским языком.

Седьмой по счету номер, вышедший в югославской столице. Хорошо помню, что меня особо заинтересовала в нем передовая статья о борьбе народов против американского закабаления. Она показалась мне весьма острой по тому времени. И я тот же день позвонил из Женевы в Москву и посоветовал моему заместителю перепечатать эту статью в нашей газете. Тогда такого рода перепечатки из “директивных органов” практиковались широко.

Безусловно, большой интерес представляли и опубликованные в седьмом номере сокращенная стенограмма доклада Георгиу Димитрова на II конгрессе Отечественного фронта Болгарии, статьи итальянских, шведских, австрийских и советских авторов, а также разнообразная информация.

Словом, из Белграда с улицы Иованна Ристича, где в то время находилась редакция этой новой газеты, уже тогда на весь мир звучал ее голос, настораживающий и пугающий хлесткими сообщениями об угрозе новой войны, о бешеной подготовке империалистов к нападению на СССР и его народно-демократических друзей, о коварстве властителей империалистических государств и их непредсказуемых действиях против международного согласия и мира.

И вот меня назначили именно в эту газету.

К тому времени, когда, расставшись с Минском, я в начале сентября прилетел в Бухарест, газета “За прочный мир, за народную демократию выходила уже на 19 языках: русском, китайском, французском, английском, итальянском, испанском, немецком, польском, чешском, словацком, болгарском, венгерском, румынском, японском, корейском, арабском, албанском, шведском, голландском. Газета имела также более тридцати разноязычных изданий, ее постоянно действующих редакций в разных странах Европы и мира. А распространялась по подписке и в розницу с неполным содержанием более чем в 90 странах. Мы в редакции уже не удивлялись, получая (обычно через Англию или Голландию) письма-отклики на наши публикации из Южно-Африканского Союза, из Нигерии - на языке фулбе, из Конго – на языке чилуба или от нубийцев из Восточного Судана. Найти переводчиков с этих языков в Бухаресте было невозможно. Приходилось обращаться в высшие учебные заведения Советского Союза, Польши, Чехословакии. Там тогда уже встречались студенты из стран Африки. Поступали отклики и из Азии – с Аравийского полуострова из Йемена, Малайи, Бирмы. Подписка на нашу газету там в то время еще не проводилась. Не было доверенных лиц, в адрес которых можно было бы послать отдельные номера газеты на английском или французском языках. Почти каждую неделю редакция получала также читательские письма из латиноамериканских стран, с Фолклендских островов – на английском и испанском. Письма внимательно прочитывались, обсуждались в группах и отделах, а иной раз и на заседаниях коллегии.

Словом, в 1949-1951 годы мы делали газету, которая облетела весь Земной шар. И уже потом, через много лет, когда политическая атмосфера в мире изменилась, “большие друзья Советского Союза” и его профессиональные недруги в частных беседах со мной вспоминали то время и признавали сей удивительный феномен.

Да, это была газета, действительно облетевшая мир. Она не рекламировала себя, но и не давала себя замалчивать. Официально признанного полутора миллионного тиража ее разноязычных номеров оказалось достаточно, чтобы вызвать отклики на ее публикации фактически из всех уголков Земли. Таков был тогда всеобщий интерес к идеям коммунизма, верность которых подтвердила победа Советского Союза в войне. Отклики добрые, истинно дружеские, и злые, враждебные, осуждающие идейные позиции газеты и проклинающие марксистско-ленинское учение. Особенно изобиловала непристойной руганью в наш адрес “большая” печать Соединенных Штатов Америки, а проклятиями – периодические издания Ватикана.

Наибольшее число постоянных подписчиков и читателей газета имела в Польше, Венгрии, Чехословакии, Румынии, СССР, Китайской Народной Республике, Болгарии, ГДР, Албании, Франции, Италии, США, Великобритании, Австралии, Канаде. Официальный тираж ее основных изданий превышал 1.500 тысяч экземпляров. Но общий тираж практически не поддавался учету из-за массовых переизданий и перепечаток ее материалов во всех частях света.

 

　

 

Наше гнездо

В Бухаресте мы были хорошо устроены. Канцелярия Информбюро и редакция газеты размещались на улице Валериу Браниште в четырехэтажных особняках на обширной территории, обнесенной высокой каменной оградой с двумя постоянно охраняемыми воротами. Это изолированное от города, благоустроенное поместье со всеми необходимыми для жизни службами принадлежало ранее не то семье Братиану, то ли другому какому-то румынскому богачу.

Одно из зданий с двумя подъемниками, стоявшее в глубине этого поместья, состояло из множества хорошо обставленных рабочих кабинетов и большого актового зала. В трех других зданиях размещались квартиры семейных и общежития одиноких сотрудников. Работники издательства и типографии занимали также несколько благоустроенных квартир в доме по соседству на улице Барчану.

Типография газеты в 1948-1950 годах вызывала восхищение румынских полиграфистов и газетных работников своей технической оснащенностью. Но, увы, - она быстро старела. Да и то, что ранее считалось первоклассным – качество набора и печати, воспроизведения фотографий и рисунков – к 1956 году уже никого нет удовлетворяло.

Новая типография размещалась на соседней улице и уже хорошо охранялось. Здесь набирались, верстались и печатались русское, английское, французское, немецкое, испанское издания. Итальянское издание выходило в Риме, чешское в Праге, болгарское в Софии, румынское в Бухаресте, в новой типографии газеты “Скынтейя”. Другие иноязычные издания выходили в своих странах. Материалы для текущего номера доставлялись или курьером, или через приданную редакции телетайпную связь, а иной раз и по обычному телефону.

Не могу не отметить, что в техническом отношении связь с редакциями в других, даже в соседних с Румынией странах была на редкость несовершенной. Так для повседневной связи с Варшавой, Прагой, Будапештом, Софией использовались установленные здесь еще в 1948 году ленточные телетайпы. Их конструкция уже тогда считалась безнадежно устаревшей. Ставили вопрос о замене ленточных аппаратов рулонными, затея не увенчалась успехом. Информбюро оказалось не в состоянии профинансировать затраты, связанные с их заменой.

Из Парижа, Рима, Лондона, а также из Софии и других стран авторские статьи шли чаще всего обычной почтой в машинописных копиях, а нередко и по телеграфу. Полученные по телеграфу материалы требовали тщательной сверки. Осуществлять сверку в тех условиях было не легко. Связаться с Пектном, Пхеньяном, или Улан-Батором по телефону редакция вообще не могла. Телеграфная же связь, не очень устойчивая, капризничала. Но технические трудности как-то преодолевались и серьезных погрешностей в литературных текстах удавалось избегать.

Городским транспортом в Бухаресте почти не пользовались - это хотя и не запрещалось, но и не поощрялось. Возле типографии содержался наш гараж, вмещавший несколько небольших автобусов и легковых машин.

Здесь имелась и своя пожарная команда. Румынские пожарные чуть ли не каждый день проводили учения. В перерывах играли в игры, напоминающие нашего “царя-горы”. Дети сотрудников редакции благоговейно смотрели на униформу пожарных и таскали у них каски. Порой можно было видеть вызывающую противоречивые чувства картину: младенец бежит по территории между акациями в блестящем пожарном шлеме, выкрикивая патриотические лозунги, а за ним трусит раздосадованный румын без головного убора. Дети дружили с румынскими охранниками. Вечерами они приходили в дежурку и помогали набивать патронами рожки автоматов.

За городом, километрах в двадцати пяти от него, на озере Снагов, нам предоставили благоустроенные дачи, принадлежавшие в прошлом румынским боярам. Там еще отдыхали когда-то американские инженеры-нефтяники. В разрушенной войной стране это был настоящий рай. Наша дача с башенками как у сказочного замка имела свое имя – “Плачущая Мадонна”. Под тяжестью плодов ветви яблонь клонились прямо в открытые окна. Крупный зеленый виноград цеплялся усиками за крышу. Абрикосовые и персиковые деревья, вишни и черешни росли вдоль шоссе и подъездных путей. Стадион, спортивные площадки, аллеи и беседки… При Чаушеску этот нетронутый уголок буржуазной Румынии превратился в свалку. Но вот называется этот берег озера Снагов и по сей день - “За прочный мир!” Так обеспечивался наш воскресный отдых. Зимой гостили в Трансильванских Альпах, в охотничьих домиках с оленьими рогами на стене и каминами. На вершинах гор были видны кресты, поставленные там итальянцами-чернорубашечниками. Несколько раз сотрудники газеты приезжали на черноморское побережье в Констанцу. Неправдоподобно белый чистый песок, раковины, музыка, розы, розы...

 

Шеф-редактор и не только он

 

С Павлом Федоровичем Юдиным работать оказалось легко и интересно. Профессиональный журналист, он всесторонне освоил технику газетного дела, не представлял себе дня без строчки, стремился писать на самые острейшие политические темы.

Раньше нам не довелось работать вместе. Тем не менее, в Бухаресте мы быстро сошлись и подружились. Небольшая разница в годах не помешала. Он был ровесник века, а я родился в конце первого десятилетия. Восемь лет, что разделяли нас по возрасту, не казались заметными. Уже через две-три недели мы перешли на “ты” и постоянно, по любому вопросу – а их в газете было не мало – встречались и советовались.

Сознаюсь, дружбу нашу подогревало и то обстоятельство, что я до Минска и Бухареста без малого пятнадцать лет работал в Горьком и полюбил покоряющую красоту Волги. А Юдин по происхождению нижегородец, родился в селе Апраксино, где мне доводилось бывать. Старый член партии, ученый-обществовед, действительный член Академии наук СССР, он работал когда-то редактором Нижегородской губернской газеты. Он хорошо знал издательское дело. Кстати, Нижний выгодно отличался от других российских центров тем, что там не было столь квалифицированных мастеров-полиграфов. Затем он окончил Институт красной профессуры и уже в этом качестве работал директором Института философии, членом редакционных коллегий ряда центральных журналов, а с 1947 года до назначения в Белград (а потом и в Бухарест) – редактором газеты “Труд”.

В румынской столице Юдин жил на зеленой окраинной улице, в небольшом одноэтажном особняке. О своих редакторских апартаментах он отзывался весьма доброжелательно, но коротал не только дни, но и ночи в своем редакторском кабинете. Спал там на широком диване, в тумбах которого хранились подушка, простыня и простецкое ватное одеяло. Работать он любил и на перегрузки не жаловался. Впрочем, это был человек, который ни в чем себя не стеснял, умел напряженно, плодотворно работать и если уж отдыхал, так отдыхал.

В субботние вечера Павел Федорович приглашал меня и других сотрудников газеты, которых особо ценил, к себе на квартиру, чтобы как он говорил, отойти от редакционных дели, “отвести душу”. Бывал я позднее у него и в Москве, в его московской квартире-библиотеке на Большой Калужской улице.

В одну из таких встреч в Москве и завязался у нас разговор о том, как создавалась газета, ставшая общей страницей наших журналистских биографий.

- Когда говорят, что газета была создана решением совещания компартий, - рассказывал Юдин, - говорят полуправду. Газета была основана задолго до этого совещания. Она была задумана Сталиным, которому требовалось его личное воздействие на международную обстановку и деятельность компартий, в рядах которых все чаще слышались глухие толки о национальной политике, о стремлении к самостоятельному развитию. По его прямому указанию мне было предложено возглавить редакцию. Сталин в беседе со мной предложил и название газеты. Он же впервые нанес это название на бумагу, а художник, работая над заголовком, воспроизвел в нем характерные особенности сталинского почерка.

Таково же было и реальное отношение вождя и мудрого учителя народов к Информбюро и к газете “За прочный мир, за народную демократию!”. В этой связи стоит напомнить его афоризмы по адресу предшественника Коминформа – Коминтерна. Отношение Сталина к Коминтерну и его зарубежным функционерам всегда отличалось циничностью. Уже в 1927 году на одном из заседаний Политбюро он бесцеремонно уточнил: “Кто они, эти люди из Коминтерна? Ничего больше, как наймиты, живущие за наш счет. Даже и через 90 лет они не смогут сделать нигде ни одной революции, не то что сейчас”. Излюбленное наименование у Сталина для Коминтерна было “лавочка”.

- Первые номера газеты перед началом печати, - говорил Павел Федорович, - я самолетом возил в Москву и показывал полосы Сталину. Печатать их начинали только после его одобрения...

Немудрено, что в газете, во всех ее изданиях, а значит сразу на множестве языков, публиковались работы Сталина по языкознанию, его послания разным организациям и лицам, его интервью для советской и иностранной печати. Наконец, время от времени он присылал в газету собственные небольшие статьи и заметки всегда “с просьбой” опубликовать их непременно на третьей странице в правом верхнем углу.

6 января в № 1(61) за 1950 год появилась у нас написанная Сталиным статья Обозревателя “К положению в Японии”. В статье, помимо традиционной для автора немотивированной критики внешнеполитических действий и “империалистической политики США” в Японии содержался жесточайший разнос руководителя японских коммунистов Сандзо Носако (Окана) за его, как сказано в статье, “теорию натурализации” марксизма-ленинизма в японских условиях и “несостоятельные” рассуждения “о мирном перерастании реакции в демократию и империализма – в социализм”. Статья эта послужила поводом к фактическому запрету деятельности коммунистов на Японских островах, ожесточенному преследованию компартии со стороны японских властей. Наконец, статья самым негативным образом отразилась на судьбе генерального секретаря партии.

В феврале 1975 года, будучи в Японии, я встретился в Токио с нашим другом Киита Хидзиката, в то время председателем правления общества “Япония – СССР”. Организация проводила свой очередной съезд. Киита отлично говорил по-русски. С какой-то грустной улыбкой он рассказывал мне, как была пережита в Японии вся эта разносная критика. Компартию разогнали, ее печать запретили, Носака вынужден был покинуть страну, выехать в Китай. Разгромленные американо-японской реакцией партийные организации или распались, или самоликвидировались, или ушли в подполье и работали в невероятно сложных условиях.

Разумеется, редакция нашей газеты после всех этих событий долгое время остерегалась каких-либо контактов со столь жестко раскритикованным на ее страницах своим же автором.

Первая после всей этой неприглядной истории статья Сандзо Носака о деятельности Компартии Японии была получена редакцией и напечатана спустя несколько лет после сталинских нападок, в январе 1956 года. Отношения в коммунистическом мире становились уже совсем иными.

Вскоре, однако, нежданно-негаданно наша редакция осталась без главного редактора и наиболее активного автора.

Поначалу по указанию Сталина Павла Федоровича Юдина в 1950 году откомандировали в Пекин для подготовки “русского издания” избранных произведений Мао Цзе Дуна. Первый том этого четырехтомника, вышедшего в Пекине на китайском языке, почти одновременно, в апреле 1952 года, издали и в Москве на русском языке. Все труды “были просмотрены автором, который внес в них некоторые исправления стилистического характера, а в отдельные работы – дополнения и исправления по содержанию”. Не сомневаюсь, что для участия в этой “операции” и потребовался в Пекине наш главный редактор.

Последние тома увидели свет в 1953 году. Казалось, Павел Федорович вот-вот возвратится в Бухарест. Мы с нетерпением ожидали его приезда. Но этого не случилось. Вскоре мы узнали, что по просьбе Мао Цзе Дуна он назначен полномочным послом СССР в Китайской Народной Республике. Газету уже до конца ее дней возглавлял академик Марк Борисович Митин, утвержденный “исполняющим обязанности шеф-редактора” вскоре после отъезда Юдина в Пекин – “на время его отсутствия”.

Марк Борисович Митин был года на два моложе Юдина, человек весьма известный в ученых кругах. Академик, философ, член партии с 1919 года, член ЦК КПСС, он, тем не менее, имел весьма слабое представление об обязанностях главного редактора. В работе над газетой в глазах редакционного коллектива выглядел прямой противоположностью Юдина.

Начальным элементом газеты Марк Борисович видел не гранки авторской статьи, а уже сверстанные полосы. У всех, однако, сложилось впечатление, будто он боится оттисков. Его ставило в тупик неожиданное слово, своеобразное предложение, смелая мысль, независимое суждение. А это чаще всего встречалось в статьях видных политических деятелей, наших признанных авторитетов. В каждом таком случае его тянуло “посоветоваться с Москвой”. В разного рода справочниках и энциклопедиях об академике Митине говорилось, что он занимается “литературной деятельностью”. Странное, однако, дело, - общаясь с ним повседневно, я могу припомнить только записки и небольшие письма. Не могу представить, как выглядел написанный его рукой газетный материал. Создавалось впечатление, что для своих статей он привез с собой какие-то домашние заготовки основательной давности, отличавшиеся весьма посредственными, шаблонными по мысли и языку устоявшимися формулировками, уже не раз бывшими в употреблении в советских газетах и журналах. К удивлению иностранных членов коллегии, обычно встречавших его предложения молчаливым “одобрением”, его статьи, в отличии от работ Юдина, не отличались глубоким подходом к философским, историческим и социальным проблемам, цельностью и последовательностью изложения, конкретностью и новизной аргументов и выводов.

Не по душе мне пришлось и следующее обстоятельство: как выяснилось, темы и заголовки его статей появлялись в газете с прямым расчетом на то, что “Он заметит”, “Он прочитает”. В этом, видимо, заключались его особые авторские интересы. И вот одна за другой у нас появлялись подписанные им статьи, озаглавленные так “Международное значение трудов И.В.Сталина по вопросам языкознания” (июнь 1951 года), “Великое произведение творческого марксизма” (к 25-летию работы И.В.Сталина “Еще раз о социал-демократическом уклоне в нашей партии” (декабрь 1951 г.), “Классический труд И.В. Сталина о Великой Отечественной войне” (июнь 1952 г.). Ту же цель – “Он заметит” – преследовала и его многостраничная статья о XIII томе сочинений И.В.Сталина, как “выдающихся творениях гения”. Статья “Сионистская агентура американского империализма” появившаяся на страницах газеты в феврале 1953 года, в разгар развернувшегося в СССР “похода” против сионистов”, вызвала удивление и протест французских и румынских сотрудников редакции – евреев.

Слов нет, все мы, советские коммунисты, в те годы преклонялись перед “великим вождем народов”. Но и нам казалось не очень приличным то, что вроде бы известный ученый, академик, своими статьями в газете столь настойчиво стремится напомнить вождю о себе.

Не прошла незамеченной и его двухподвальная статья о четырехтомнике избранных произведений Мао Цзедуна (март 1954 г.), некоторые абзацы, которой, казалось, удивляли его самого.

Мои личные впечатления о Марке Борисовиче как-то испортились с первых же дней его пребывания в Бухаресте. Неприятный осадок оставило его поведение уже при первой встрече с ним в аэропорту Отопень под Бухарестом. Нас, встречающих, было не так много. Вполне естественно, что я первым пожал ему руку и поздравил с назначением в международную газету.

- Вы – Романов? – как-то весьма отчужденно спросил он, словно мы виделись впервые.

- Да, - ответил я и добавил: - в годы войны мы с вами встречались в “Правде”…   Кажется, встречались...- поспешно ответил он. – я, действительно, работал там... Но я не журналист… Я ученый, - словно спохватившись, сообщил он. И представляясь другим встречавшим его членам коллегии, как бы между прочим повторял:

- Митин Марк Борисович... Действительный член Академии наук…

Впрочем, так он представлялся и другим членам коллегии от партий и сотрудникам газеты уже в редакции.

Сознаюсь, мне не понравилось именно то, что всякий раз он считал необходимым напомнить собеседникам-иностранцам: он не журналист. А он-де ученый, академик. Его предшественник, тоже, между прочим, академик, в этом отношении держался много скромнее. Тем более, как было известно всем, Митин, прибыв в Бухарест “исполняющим обязанности”, он выполняет поручение ЦК.

Не нравилось мне и то, сколь старательно заботился он о своем личном устройстве, о квартире, о даче, персональной машине. Среди сотрудников газеты такие вещи были просто не приняты, не затем сюда ехали. Ему явно нравились показушные встречи с высокопоставленными деятелями Румынии и приезжими руководителями компартий. Тем более, что во время таких раутов не обсуждался и не решался ни один действительно серьезный вопрос

Меня, члена коллегии и секретаря редакции, удивляло также его всегда весьма скупые, поверхностные замечания по важнейшим материалам текущих номеров. К тому же они делались чаще всего не в Бухаресте, а на даче в Снагове, а то и в Москве. Там он бывал весьма часто и оттуда доставлялась его “замечания” в редакцию специальными рейсами нашего курьера Черкасова.

О характере этих “замечаний” можно судить по сохранившимся у меня запискам Марка Борисовича, в частности, по его записке от 13 июня 1954 года.

В уже вышедшем в его отсутствие номере, который ему доставил курьер, в передовой статье о партийном просвещении он обратил внимание на то, что в ней “ни разу не упоминается компартия Китая”, между тем, как, по его словам, “у них партпросвещение поставлено не плохо”. Он предлагал уже “в очередном номере или через номер дать информацию в партийной хронике об этом... Других замечаний к номеру у меня нет”.

И еще одна записка – от 25 сентября. В ней предписывалось “опубликовать три резолюции Всемирного Совета Мира” из только что вышедшего номера “Правда”; в передовой – “несколько расширить абзацы об интервью тов. Молотова”, а о “смерти тов. Вышинского - дать на трех колонках до середины страницы, а не на двух колонках”.

Вот такие бывали замечания у “и.о. шеф-редактора”. И всякий раз мне приходилось думать о том, сообщать ли об этих “серьезных замечаниях” членам редакционной коллегии. А не вызовут ли они у них иронические улыбки? Народ собрался опытный, все они легко отличали “нечто серьезное” от пустопорожнего.

Марк Борисович - это заметили сотрудники редакции - очень любил представительствовать, восседать в президиумах, присутствовать на приемах, выглядеть важным лицом, где бы кто и по какому поводу ни устраивал собрание. А в газете нужно не представительствовать, проводить не часы, а дни. Надо знать каждую строку, идущую к миллионам читателей, и отвечать за нее, а не только уповать на трудолюбие подчиненных.

Однажды в самой общей форме я высказал эту мысль сначала ему лично, а потом в кругу советских работников - коммунистов. Он сразу же пожаловался на меня в ЦК. Ему показалось, что я “подрываю его авторитет”. Так он и написал на меня в своей жалобе.

Меня вызвали в Москву. Его жалоба – а это жалоба члена ЦК – рассматривалась в его и моем присутствии небольшой комиссией, созданной М.А.Сусловым. “Рассмотрение” оказалось непродолжительным. Нас “пожурили” за несработанность, меня лично – за “необдуманность замечаний”, его - за “невнимание к замечаниям товарища”. Требование Митина “отозвать” меня из Бухареста отклонили, хотя я и не возражал против осуществления такого “требования”.

Вернулись в Бухарест. Объяснились. Я отправился в редакцию, Митин уединился в купальне возле своей дачи на озере Снагов.

Я вновь и вновь вынужден был - в присутствии секретаря парторганизации - сказать Марку Борисовичу, как это говорил и в ЦК, что мой журналистский опыт, включая работу в областных и республиканских газетах, не позволяет мне ориентироваться на чьи-то вкусы и пожелания, откуда бы они не исходили. Я действовал и действую в соответствии со своими убеждениями, знаниями и хорошо знакомыми мне традициями русской и советской журналистики. Эти традиции не могут быть не известны и исполняющему обязанности шеф-редактора нашей международной газеты.

Вскоре опять последовал вызов в ЦК. Я ожидал новой “накачки”. Но вопреки этому, на заседании Секретариата меня утвердили первым заместителем шеф-редактора. На мое место, по моему представлению, членом коллегии от КПСС и секретарем редакции тогда же назначили работавшего заведующим нашей редакции “правдиста” Сергея Бессуднова.

Но урок этот не прошел главному впрок. Отношение Митина к делу и после этих событий ничуть не изменилось. Марк Борисович, как и раньше, продолжал “представительствовать”.

 

　

 

Коллегия

В первые же дни пребывания в румынской столице, а точнее на территории, где размещалось Информбюро и редакция – я познакомился с членами редакционной коллегии и их семьями, с сотрудниками различных изданий газеты, выходивших в свет в Бухаресте. Побеседовал с советскими журналистами, работавшими в ведущем русском издании, а затем побывал и в редакциях изданий, выходивших на французском, английском, немецком, испанском языке.

Членами коллегии оказались весьма представительные, солидные люди, почти все старше меня. Многие из них входили в состав руководящих органов компартий своих стран. Они постоянно общались лично или по международному телефону со своим руководством. Едва ли не все являлись профессиональными журналистами, ранее работавшими в национальных органах печати. Живой связи с родиной не теряли. Конечно, по характеру, поведению манерам, по отношению к товарищам по совместной работе это были разные люди. Объединяло их то, что все они без исключения высоко ценили оказанное им доверие. К делу относились неформально, стремясь как можно глубже и обстоятельнее постичь суть наиболее острых мировых политических событий и помочь их достойному отражению в газете. Причем с позиций, прежде всего, своей страны и исходя при этом из задач коммунистического движения.

Я хорошо помню Пьера Энтжеса и Мишеля Бизо, представлявших компартию Франции и в разное время возглавлявших французскую редакцию. Первый был профессиональным журналистом, известным читателям по работе в Москве в качестве собственного корреспондента “Юманите”. Второй – педагог, партийный работник, какое-то время возглавлявший одну из крупнейших местных партийных организаций. К их суждениям мы внимательно прислушивались, их мнение уважали, хотя иной раз спорили. Их деятельность в редакции оказалась полезной и плодотворной.

Профессиональным журналистом был и Джон Гиббонс. В компартии Великобритании его высоко ценили, как партийного литератора с острым взглядом на политическую жизнь. К тому же он получил известность публикациями не только в английских массовых изданиях. Его сын Том, веселый, привлекательный, крепкий парень считался, без всякого сомнения, достопримечательностью всего детского и юношеского коллектива. Его любили. Потом в 1955 году он, уже студент, отправился на целину и там погиб. Машина перевернулась на степной дороге и накрыла всех находившихся в кузове ребят. Бортом кузова Тому придавило шею, он оказался буквально обезглавленным.

Итальянских коммунистов представлял Чезаре Маркуччи, профессиональный партийный работник. Он любил изо дня в день с пристрастием изучать самую свежую итальянскую прессу. При этом всегда учитывал их политическое влияние в Италии и литературные достоинства.

В редакции испанского издания работали главным образом те испанские коммунисты, которые вынужденно эмигрировали из своей страны в 1938-1939 гг. Десятилетие до создания в 1949 году испанского издания газеты они жили в СССР. Там они освоили русский язык, обзавелись семьями. Перебравшись в Бухарест, трудились дружно и весело. Возглавлял испанскую редакцию и представлял компартию Испании один из старейших ее членов, обаятельный товарищ Исидоро Мендиетта.

Авторитетных в своих странах литераторов направили в коллегию коммунистические и рабочие партии стран народной демократии. Старейшим из них оказался польский представитель – добродушный, разговорчивый, остроумный человек, которому давно уже минуло пятьдесят лет. С лукавой улыбкой на лице он представился мне так: “Зеленец поляк, это у меня и имя и фамилия – для вас и для всех без исключения”. И тут же, рассмеявшись, как-то очень дружески зажал мою руку в своих ладонях.

Цветан Драгнев представлял Болгарию. У себя в стране он получил известность как переводчик фундаментальных сочинений К.Маркса и Ф.Энгельса на болгарский. Он не скрывал, что продолжает переводить труды классиков марксизма и работая в нашей газете.

Б.Вода-Пекса (Чехословакия) печатался в нашей газете и до его назначения в состав коллегии. Он разрабатывал преимущественно историко-революционные темы, писал много и чаще всего отсылал свои работы в пражские издательства не по почте (“Кто их знает, доставят ли?” – говорил он), но с нарочным. Тот приезжал к нему время от времени. На этом посту его сменил Иосиф Славик, уже совсем молодой журналист. Он любил присматриваться и прислушиваться к людям, но в свою творческую лабораторию посторонних не допускал…

Венгерскую компартию представлял Шандор Орос – человек пожилой, солидный, но доступный и всеми уважаемый. Он тяготел к историческим и этнографическим вопросам, любил в кругу друзей порассуждать на эти темы, писал мало и выступал не часто. Но если брал слово, то делал это всегда обдуманно и кратко. В буржуазной Венгрии после революционных событий он подвергался преследованиям, эмигрировал, жил в СССР, где овладел русским языком.

От Румынской рабочей партии в коллегию входила Стелла Могиорош. В партию она вступила, как она говорила, “еще совсем девчонкой. При режиме Антонеску преследовалась “сигуранцей”, несколько лет провела в тюрьме. В редакции на ней лежала ответственность за связь с авторами. Помимо этого отвечала и за обустройство всего коллектива редакции. Если кому что требовалось, шли к Стелле. Ее любили и ценили все – от главного редактора до курьера. И с румынскими авторами у нас никогда не случалось каких-либо “накладок”. Они печатались едва ли не в каждом номере – партийные работники, ученые, писатели, журналисты.

Со многими советскими журналистами, в особенности, с теми из них, с кем в войну в первые послевоенные годы мне довелось работать в “Правде” (Лев Толкунов, Сергей Бессуднов) я повстречался как с близкими мне людьми. Жизнь, однако, складывалась так, что работая в Москве в редакции “Правды”, мы общались лишь изредка, ограничиваясь “шапочным” знакомством. И я, будучи одно время собственным корреспондентом “Правды” в Нижнем Новгороде (тогда – Горьком), а затем и заместителем секретаря редакции “Правда”, знал Льва Толкуова только как военного корреспондента, обладавшего острым взглядом и хорошим пером. О Сергее Бессуднове мне было известно, как о корреспонденте-путешественнике. Одно время он работал в Заполярье, участвовал в рейсе на подводной лодке к берегам Норвегии, а в конце сентября - начале октября 1945 года совершил полет на Северный полюс в составе экипажа воздушного корабля (командир корабля Михаил Алексеевич Титков, штурман Валентин Иванович Аккуратов). И только здесь мы оказались всегда рядом, в любое время, в любые часы.

С журналистами, направленными в нашу редакцию из других газет (Александр Шестак, Алексей Дьяков, Константин Кудров, Георгий Короткевич, Николай Золков, Борис Пагирев, Владимир Цапанов) я познакомился уже в Бухаресте. Были среди советских литературных работников и совсем молодые люди, владевшие европейскими языками (Владимир Николаев, Мара Устиновская). И с ними у меня установились не только деловые, но и истинно дружеские отношения.

С иностранными журналистами у меня сложились, хотя и не сразу, отношения взаимного уважения и согласия. Французы Рене Андрие и Луи Горен, испанцы Луис Балагер и Исидоро Мендиетта остались в моей памяти как близкие мне люди. Их можно было привлечь к участию в любом серьезном деле, зная - они не подведут, сделают все вовремя и лучшим образом. Не все знали русский. Я тоже не был сколько-нибудь компетентен в языке каждого из них, в особенности, в литературном языке. Но “общий язык” мы находили быстро, часто после двух-трех знакомых слов и фраз хорошо понимали друг-друга. При этом не следовало забывать, что эти люди воспитывались в иных условиях и иной среде, часто весьма чуждым советской действительности.

Но так уж повелось с самого начала, что все мы стремились работать добросовестно, без срывов и огрехов. Выполнение редакционных планов и решений коллегии, инициативу и смелость в постановке новых вопросов, наконец, само техническое оформление газеты, обработку материалов и качество вычитки гранок и полос мы стремились поднять на ступеньку выше с каждым номером.

В конце недели, после выхода очередной газеты, члены редакционной коллегии, руководители отделов главной редакции и редактора изданий собирались в небольшом зале заседаний. Происходило обсуждение вышедшего номера и утверждение плана номера следующего. Разговор шел на русском, французском, английском языках. В заседаниях нередко участвовал и переводчик. Румынские, испанские и немецкие товарищи в какой-то мере, а некоторые и хорошо знали русский, им переводчик не требовался. Не требовался переводчик и шоферу по фамилии Пецурка, который по субботам возил нашу семью в Снагов. Как-то я его спросил, откуда он так знает русский. “Сталинград”, - ответил он и закатил глаза. Попал Пецурка в плен под Сталинградом, в лагере и по-русски говорить научился. Пригодилось впоследствии.

Руководил такими заседаниями шеф-редактор, чаще – его первый заместитель. Продолжались наши заседания не больше двух часов и их участников особо не утомляли. Всегда высказывалось что-то новое, полезное для газеты. Такого рода предложения непременно протоколировались. Высказываться успевали обычно все члены коллегии и решения рождались подлинно коллективные. Итоги каждого совещания подводил председательствующий.

Мне нравилось, как серьезно относились к такого рода нашим заседаниям их участники. Нравилось еще и потому, что напоминали Горький, Минск, Москву, чаще всего походили на товарищеские собеседования, лишенные каких бы то ни было элементов официальности и казенщины. Каждый говорил, что думал, что хотел сказать своим друзьям, затрагивал наболевшие темы, искренне стремился найти впечатляющий ответ на любые трудные вопросы, связанные в особенности с межнациональным общением, с разногласиями в личных суждениях.

Джон Гиббонс никогда не произносил длинных речей, но всегда умел высказаться и убедительно доказать то, что по его словам было “первое”, а что “второе”.

Цветан Драгнев, в отличие от своего английского собрата-коммуниста, любил речь книжную. Каждое положение оживлял примерами из болгарской жизни или истории. Если что-то предлагал, то старался всесторонне объяснять свое предложение, убедить слушателей.

Реже других высказывался Чезаре Маркуччи. Но каждое его выступление сопровождалось ссылками на позиции Итальянской компартиии, поэтому и рассматривалось участниками заседания как “чисто итальянское”.

Принятые коллегией решения оставались в протоколе зафиксированными в самой общей форме. Но о них помнили все участники заседания. И так как они касались главным образом следующих номеров, то исполнялись довольно точно и всегда вовремя.

 

Авторский актив

 

Пусть не посетует на меня читатель за весьма пространное, но не полное перечисление наиболее активных авторов, чьи статьи, интервью, речи, доклады на актуальные темы публиковались в газете из номера в номер

Это были виднейшие деятели международного коммунистического и рабочего движения. Они ценили газету и безотказно откликались лично или через своих представителей на любую просьбу, любое предложение или пожелание, исходившее из редакции. Их фундаментальные выступления и составляли подлинное идейное и литературное богатство газеты, служили источниками живейшего читательского интереса в первые пять лет существования газеты.

Уверен, имена многих авторов газеты и по сей день памятны ее читателям.

Постоянными, наиболее активными авторами были:

Мао Цзе Дун, Дэн Сяо Пин, Чжу Дэ, Ху Яобан, Лю Шаоци, Пын Чжень, Лу Дин-и, Лао Шу, Го Можо, Дун Биу, Чэн Юнь, Вэн Фэн, Ху Шэн (КНР);

Морис Торез, Жак Дюкло, Андре Марти, Этьен Фажон, Лоран Казанова, Франсуа Бийу, Раймон Гюйо, Вальдек Роше, Флоримон Бонт, Мари-Клод Вайян Кутюрье, Лео Фигер, Леон Мовэ, Фернан Греньн, Марсель Сэрвэн, Ивонна Дюмон, Жан Пронто (Франция);

Пальмиро Тольятти, Луиджи Лонго, Пьетро Секкья, Джульяно Пайэтта, Эмилио Серени, Артуро Коломбо, Ружеро Гриеко, Марио Аликата, Джорджо Амендола, Мауро Скочинарро, Эдуардо Д ’ Анофрио, Луиджи Амадези, Оттавио Пасторе, Марио Монтанбьяно, Энрико Берлингауэр, Лина Фибби (Италия);

Вильгельм Пик, Вальтер Ульбрихт, Отто Гротеволь, Макс Рейман, Герман Аксен, Отто Винцер, Эрик Мюккенбергер, Герман Матерн, Фред Эльснер, Эрих Хоннекер, Ганс Лаутер, Карл Ширдеван (ГДР и ФРГ);

Гарри Поллит, Вильям Галахер, Джордж Мэтьюз, Джон Голлан (Великобритания);

Долорес Ибарури, Энрике Листер, Висенте Урибэ, Антонио Михе (Испания);

Болелав Берут, Юзеф Циранкевич, Владислав Гомулка, Александр Завадский, Эдвард Охаб, Зенон Новак, Елена Козловская, Адам Ропацкий, Гиляры Минц, Франтишек Южеяк, Ежи Моравский, П. Ярошевич, Виктор Клосевич, Стефан Жулкевский, Владимир Сикорский (Польша).

Клемент Готвальд, Рудольф Сланский, Антонин Запотоцкий, Вацлав Копецкий, Зденек Ферлингер, Антонин Новотный, Вацлав Давид, Вильям Широкий, Ладислав Копржива, Алексей Чепичка, Иосиф Тесла, Густа Фучикова, Рудольф Барак, Яромир Доланский, Франтишек Зупка, Л.Штол, Р.Дворжак (Чехословакия);

Матиас Ракоши, Имре Надь, Янош Кадар, Эрне Герэ, Йожеф Реваи, Антал Апро, Андраш Хегедюш, Андор Береш, Михай Фаркаш, Кароль Киш, Оскар Бетлен, Золтан Ваш, Иштван Денеш, Зольан Биро, Иштван Фриш, Лайош Ач, Мартон Хорват (Венгрия);

Георге Георгиу Деж, К. Пархон, П. Гроза, Т. Джорджеску, К. Пырвулеску, К. Стойка, И. Кашиневский, М. Константинеску, Э. Боднараш, Г.Апостол, П.Борила, Н.Чаушеску (Румыния);

Георгий Димитров, Вылко Червенков, Тодор Живков, Димитр Ганев, Енчо Стайков, Иван Райков, Антон Югов, Райко Дамянов, Минча Минтев, Митко Григоров, Никола Фурнаджиев, Блага Димитрова (Болгария);

Эдвард Кардель, М. Джилас, Б. Зихерд, Рато Дугонич, Джуро Салай (Югославия). О кратковременном участии в газете югославских авторов и разрыве с Белградом в июле 1948 года рассказано в главе “Постыдная кампания”;

Энвер Ходжа, Мануш Муфтиу, Бедри Спахиу, Лири Белишова, Мехмет Шеху (Албания). Албанские авторы публиковались в газете до момента, когда руководители албанских коммунистов были облыжно обвинены в отходе от общей согласованной линии мирового коммунистического движения, а Энвер Ходжа объявлен “деспотом, догматиком националистом, за тридцать серебренников продавшимся империализму”. Последняя его статья “Неиссякающий источник побед албанского народа” была опубликована в конце апреля 1955 года ;

Хо Ши Мин, Фам Ван Донг (Вьетнам);

Ю. Цеденбал (Монголия);

Аджой Гхош, Ромеш Чандра, Намбодрипал,. Прасада Рао (Индия);

Д.Н. Айдит (Индонезия);

Кюици Токуда, Саедзо Носака, Иосио Сига (Япония);

Ким Ир Сен (Корея);

Юджин Деннис, Гэс Холл, Уильямс, З. Фостер, Джон Вильямсон (США);

Луис Карлос Престес, Диоженве Арруда, Маурисио Грабонс (Бразилия);

Тим Бак (Канада);

Блас Рока, Карлос Родригес, Хуан Маринельо, Хоакин Ордони (Куба);

Гало Гонсалес (Чили);

Дионисио Энсина (Мексика);

Родней Арисменди, Эухенио Гомес(Уругвай);

Сантос Йорже (Венесуэла);

Викторио Кодовилья, Висенте Марисчи (Аргентина);

Альфред Герра Борхес, Хосе МануэльФортуни (Гватемала);

Оскар Ерейдт, Альфредо Алькорта (Парагвай);

Отто Куусинен, Вилли Пэсси, Айно Аалтонен, Маури Рюэмя (Финляндия);

Пауль де Гроот, Маркус Баккар, Гарбен Вагенаар (Нидерланды);

Эдгар Лальман (Бельгия);

Эмиль Лавлиен (Норвегия);

Альфред Иенсен (Дания);

Хильдинг Хагберг, Кнут Бекстрем, К.Х. Германсон (Швеция);

Ларби Бухали, Ахмед Аккаш (Алжир);

Валид Сабет (Сирия);

Халед Багдаш (Ливан);

Али Ята (Марокко);

Махмед Эннафаа (Тунис);

Иоганн Коплнгиг, Эрнст Фидер, Фридль Фюрнберг, Франц Хоннер (Австрия);

Эдгар Боог, Марино Боденман (Швейцария);

Никос Захариадис, Дмиьрис Вландас, М. Парфирогенис, Г. Гусмас (Греция);

Езекиас Папаиоанноу (Кипр);

Фрип Безель (Саар);

С.Микунис (Израиль) –

- и многие другие. Люди – из разных стран, люди со сложными судьбами, но бесконечно преданные и бескорыстно служившие избранному ими идеалу.

Советский Союз и его Коммунистическая партия представляли выдающиеся политические деятели. Публиковались доклады, выступления, заявления И.В.Сталина, В.М.Молотова, К.Е.Ворошилова, Н.С.Хрущева. Г.М.Маленкова, Н.А.Булганина, Л.М.Кагановича, М.С.Первухина, М.С.Суслова, Л.Т.Шепилова, Н.М.Шверника, П.Н.Поспелова, Д.С.Коротченко. Такой “официоз” обычно перепечатывался из “Правды”.

Публиковались в газете и наши писатели и журналисты: И. Эренбург, Д.Заславский, В.Кружков, В.Григорьян, И.Рябов, Я.Викторов, Л.Краминов, М.Маринин, А.Сурков, П.Бровка и другие. Несколько статей – “Враги марксизма”, “108-летие Манифеста Коммунистической партии”, “О проекте Программы Компартии Югославии” и на другие темы в 1947-51гг. опубликовал шеф-редактор газеты академик П.Ф. Юдин.

Советская тематика в газете была связана также с официальными сообщениями о партийных съездах и пленумах ЦК ВКП(б), о хозяйственных успехах и экономических планах, о решениях союзных и республиканских государственных и партийных органов. Полностью публиковались сообщения Госплана СССР и Центрального статистического управления при Совета Министров СССР об итогах выполнения четвертого (первого послевоенного) пятилетнего плана СССР на 1946-1950гг., а затем и столь же “развернутое” сообщение ЦСУ об итогах выполнения государственного плана за 1954 год. Сухие многостраничные сообщения о разного рода экономических достижениях СССР и в последующем публиковались неизменно.

Полностью опубликованы “Директивы XIX съезда партии по пятому пятилетнему плану (август 1952 г.), занявшие несколько страниц. Доклады на этом съезде и отчеты о его заседаниях также опубликованы полностью (несмотря на их поистине катастрофический для газеты объем) во всех иноязычных изданиях.

Тогда же многие сотрудники газеты на заседаниях коллегии и в частных беседах частенько растолковывали друг другу свое понимание слова “гласность”. Принципом гласности было продиктовано и предложение привлечь на страницы газеты таких “трудных” авторов, какими представлялись профсоюзные лидеры – председатель Всемирной Федерации профсоюзов Джузеппе ди Витторио, председатель Всекитайской федерации профсоюзов Лай Жоюй и секретарь этой федерации Лю Цзыцэю, Генеральный секретарь Вснобщей конфедерации труда Франции Бенуа Фрашон, первый председатель Объединения свободных немецких профсоюзов Герберт Варнке, председатель Центрального совета профсоюзов Польши Виктор Касевич, председатель Центрального совета профсоюзов Румынии Стелиан Морару; руководители женских организаций – генеральный секретарь Международной демократической федерации женщин Мари Клод Вайян-Кутюрье, секретарь Союза итальянских женщин Бруна Конти, председатель Всекитайской демократической федерации женщин Цай Чан и заместитель председателя этой федерации Дэн Инчао; молодежных объединений – председатель Всемирной федерации демократической молодежи Бруно Бернини и секретарь федерации Жак Дени, секретарь Центрального комитета Новодемократического союза молодежи Китая Ху Яобан, вице-президент Демократического союза молодежи Кореи Ким Ги Су; президент Международной ассоциации юристов–демократов Д.Н. Притт и один из виднейших организаторов кампании за Пакт мира во Франции генерал Жуэнвиль. Все они охотно приняли направленные им приглашения к авторскому участию в газете. Вскоре от них пришли первые статьи, написанные ясно, открыто, с хорошо обоснованным рассмотрением многих экономических и политических проблем, рассказами о деятельности своих организаций. Последовали отклики заинтересованных читателей, выражалось желание поддержать или отклонить выдвигаемые авторами утверждения..

Газета публиковала также статьи, обзоры, очерки, письма ученых, художников, писателей и публицистов, отнюдь не коммунистов, из разных стран. Их привлекало то, что газета распространяется по всему миру на многих языках. Встречались среди авторов и такие, которые почему-то сторонились какой-либо близости и сотрудничества с местными коммунистическими и демократическими организациями. Нередко с разрешения этих деятелей газета перепечатывала их работы из близких им по духу “свободных” газет и журналов, причем, отнюдь не коммунистических и даже не считавшимися демократическими.

Хорошо помню, с каким интересом нашими читателями статьи президента Академии наук СССР С.Вавилова и члена-корреспондента Академии наук СССР Л.Леонтьева, президента АН Румынии Т.Савулеску, академиков и профессоров М.Садовяну, Петру Думитриу, П.Константинеску-Яшь (Румыния), Яна Мукаржовского (Чехословакия), Бела Фогораши, Табора Эрдей-Груз (Венгрия), Леопольда Инфельда и Казимежа Выка (Польша), Тодора Паворва, Георги Наджакова, Георги Цанева (Болгария), Макса Ленгнера, Роберта Хавемана (Германия), Карло Саликари (Италия0, известных писателей Ярослва Ивашкевича и Станислава Радкевича (Польша), Тибора Мераи и Томаша Ацела (Венгрия), Андре Вюрисера (Франция).

Судя по откликам читатели с благодарностью откликнулись на выступления писателей - очерки Симоны Тери “Моряк мира Андре Мартэн” (ноябрь 1951г.), Вероники Порумбаку “Страна, ставшая родным домом” (декабрь 1951 г.), Маргот Пфантиль – о восстановлении Берлина (январь 1953 г), Ли Чи Ким “Город нефти в пустыне Гоби” (август 1953 г.).

В январе 1951 года редактор английского издания Джон Гиббонс получил с нарочным большую статью известного английского публициста Р.Палм Датта. Он и до этого не раз выступал в нашем еженедельнике. На этот раз его статья была посвящена острейшей для того времени теме – впервые в своей истории, утверждал автор, Великобритания утратила свою независимость и свободу действий в экономической, социальной, культурной, военной деятельности и внешней политике, подчинившись диктату Соединенных Штатов Америки. При этом автор особо оговаривал мысль о том, что если американское господство над Англией для коммунистов неоспоримо данный факт, то это еще не значит, что оно таким представляется и для большинства населения Англии. С учетом этого он призывал читателей не отделываться общими суждениями и заявлениями на сей счет, а конкретно, на фактах показывать американское господство в экономической, социальной, культурной и иных сферах жизни страны.

Статья Р.Палм Датта, озаглавленная “Борьба за независимость Британии”, после бурного обсуждения на заседании коллегии, с согласия большинства, - после поименного голосования (редчайший случай), - без каких либо поправок была опубликована в очередном номере в начале февраля и тотчас же вызвала огромную почту. Письма, содержавшие разнохарактерные отклики на эту статью, полнейшее одобрение или полнейшее отрицание, восхваление автора за “прямоту” и “смелость” или нелицеприятную критику за “покушение на честь и достоинство” англичан, шли в редакцию не только из Англии и Шотландии, Индии и Канады, Австралии и Южной Африки. Приходили письма и из других стран, откуда нам писали обычно не столь часто. Против послушного следования правящих врагов Великобритании политике США и их планам, в поддержку, а то и с открытым призывом к организации общественной кампании в защиту высокого достоинства и чести страны выступали представители интеллигенции, рабочие люди, крестьяне, деятели искусств и военные, безработные и мелкие собственники. Писали, не таясь, открыто и заинтересованно, независимо от собственных политических и иных убеждений, подчеркивали иной раз свое негативное отношение к деятельности коммунистических организаций.

Не могу в этой связи не упомянуть о том, что весьма теплые отклики и сердечные личные письма получили после публикации своих статей и очерков и такие наши авторы: Цзао Минь – “Люди Аньшаня” (январь1954г.), Андре Стиль “Голос французской нации” (апрель 1954г.), Благо Дмитрова “Преображенный край”(август 1954г.), Ричард Кери “Зима на берегах Темзы”(январь 1954г.) и, конечно же, многие другие.

В какой-то мере приподнимали литературный уровень газеты, ее стиль, вообще-то отличавшийся сухостью, а порой и официозной казенщиной, неизменным повторением общеполитических формулировок, свойственных коммунистической печати, статьи, очерки, письма Жоржи Амаду (Бразилия), Андрэ Вюрмсера, Жана Пронто (Франция), Дж. Джерманетто (Италия), Евы Пристер (Австрия), Джека Линдсея (Англия), Лао Шэ (КНР), Пабло Неруды (Чили), Томаша Ацела, Бела Иллеша и Шандора Надя (Венгрия), Камена Калчена (Болгария) и других видных литераторов многих стран мира.

В эту группу я не случайно в числе первых назвал Жоржи Амаду. В 1949-1953 он являлся весьма активным и особо ценным автором газеты. Мы опубликовали добрый десяток его статей, всесторонне и всегда в личностном плане разрабатывавшие тему всенародной борьбы за мир. Именно эта тема не просто волновала, а буквально жгла его писательское сердце. “Для латиноамериканских народов, - утверждал он в одной из своих статей, - борьба за мир является вопросом их существования”. Он особо выделял “огромную роль” в этой борьбе представителей творческой интеллигенции, науки, искусства, литературы. Борьбу за мир, за экономическое освобождение страны он рассматривал как “первоочередной долг интеллигенции”, как “цель бразильских писателей” – своих друзей по литературному цеху. У меня сохранилась такая выписка из его статьи “Бразилия – вотчина США”, опубликованной в газете 15 октября 1948 года: “Мы, бразильские интеллигенты, не можем быть равнодушны к страданиям нашего народа, гибнущего от туберкулеза и проказы, страдающего от недоедания и рабского труда, обреченного быть пушечным мясом при осуществлении планов мирового господства американских империалистов”.

Яркими и доступными по языку, глубоко содержательными и политически острыми, поистине захватывающими сознание читателей были статьи Жоржи Амаду, посвященные Международному движению сторонников мира, деятельности Постоянного комитета Всемирного Конгресса этого движения. Премии Конгресса Амаду считал “самым желанным лаврам для тех, кто пишет, рисует, ваяет, создает музыку или фильмы”.

Произвела должное впечатление его публицистика на тему “Что такое “американский образ жизни”, который стал предметом экспорта США за границу”.

При посещении Румынии он был желанным гостем в нашей редакции. Мы подолгу беседовали с ним на самые неожиданные, но всегда колючие, злободневные темы. Говорили и о том, как он оценивает содержание и каким хотел бы видеть его в будущем.

У меня сохранилось его личное письмо, полученное мною в конце 1953 года. Его сотрудничество с газетой тогда заметно пошло на убыль. Затем и вообще прекратилось. Он откровенно писал, что именно его не устраивает в нашей газете. Он называл это “бездумной ортодоксальностью”, “тематической глухотой”, “забвением читательских интересов”. Ему явно не нравилось, что газета “из международного превращается в однобокий, чисто коминформовский рупор”. Он, даже “уважая румынской гостеприимство”, не может воспринимать всерьез то, что ему преподносит международная газета, издающаяся на румынской территории.

Последняя статья Жоржи Амаду о движении за мир в Бразилии появилась в газете “За прочный мир, за народную демократию!” в октябре 1953 года. В последующие годы на наши письма и предложения он уже не отвечал.

Выступали у нас и Ян Дрда, Фред Холл, Индрис Кокс, Джон Смит, Петрэ Падурари, Луиджи Бьянки, хотя некоторые уважаемые члены редакционной коллегии иной раз и “всыпали” им за их “аполитичность”. Один только раз со статьей появился на страницах нашей газеты китайский журналист Дэн Та, в то время главный редактор “Женьминьжибао”. К слову, переписывались мы с ним постоянно.

Рубрика “Ответы на вопросы читателей” в газете появлялась лишь изредка. В сущности, разного рода “ответы” под другими рубриками содержались в каждом номере газеты. На письма толково и убедительно отвечал в своих обзорах Федерико Росси.

 

　

 

Главные темы

Выступление руководителей партий буквально поглощали некоторые номера газеты.

Показателен в этом отношении номер за 2 марта 1951 года - сокращенные тексты докладов М.Ракоши, Б.Берута, К.Готвальда занимали каждый по полосе. Впрочем, и в последующие годы редакция не скупилась на целые полосы, а то отводила и более обширное пространство на своих страницах для выступлений руководителей даже на сугубо национальные, местные темы. Я бы мог назвать многие такие выступления. Сохранилась в памяти, в частности, статья Макса Реймана о политике правых лидеров социал-демократии Западной Германии, Алексея Чепички о классовой борьбе в Чехословакии, Имре Надя – о мероприятиях Венгерского правительства в интересах повышения жизненного уровня населения. Доклады и статьи Чжоу Эньлая, Болеслава Берута, Матиаса Ракоши, Вылко Червенкова, Георге Георгиу Дежа, Жака Дюкло, Гарри Поллита в ряде случаев не только полностью занимали полосу, но иной раз и захватывали следующие газетные страницы.

Восполнить тематику таких номеров мы стремились информационными сообщениями. Они стекались в редакцию от внештатных корреспондентов из разных стран. Ставили политические заметки и фельетоны.

Газета неизменно предавала гласности и важнейшие документы различных демократических движений. Так, на первой странице одного из номеров весьма выпукло подали Воззвание Постоянного Комитета Всемирного конгресса сторонников мира с требованиями о запрещении атомного оружия и установление строгого международного контроля за исполнением этого запрещения, а также Призыв Бюро Всемирного Совета Мира “Против бактериологической войны”. Не поскупились на место и для Обращения Всемирной федерации профсоюзов к трудящимся всего мира с призывом “скрепить своей подписью Воззвание постоянного комитета”. Затем появилось Обращение видных представителей общественности и культуры Италии, присоединившихся к Воззванию и подписавших его, а также резолюция пленума Советского комитета защиты мира в поддержку движения, череда других подобных документов.

В конце января 1955 года в большой редакционной статье “Предотвратить угрозу атомной войны!” мысль об общности целей всех людей Земли – богатых и бедных, предпринимателей и рабочих, дворян и крестьян, всех без исключения прозвучала в следующих словах:

“Борьба в защиту мира не является делом какой-либо одной партии, организации или группы населения. Это дело всех миролюбивых людей без различия их национальности, пола, социального положения, политических убеждений и религиозных верований. Против угрозы опустошительной атомной войны должен подняться каждый честный человек, каждая общественная организация”. Коммунистические и рабочие партии призваны выковать “сотрудничество всех слоев населения в борьбе за мир, против угрозы атомной войны”.

Требование объединить усилия всех без исключения людей Земли постоянно присутствовало и в авторских выступлениях на страницах газеты во все годы ее существования.

“Наша коммунистическая партия, - писал Морис Торез, - приложит все усилия, чтобы объединить самые широкие массы в борьбе за удовлетворение экономических требований, за свободу, за мир и национальную независимость”.

В выступлениях Пальмиро Тольятти содержался призыв к “установлению контакта между коммунистами и католическим миром”, выдвигались задачи “наиболее широкого сотрудничества самых различных групп итальянских граждан любого идеологического направления” с целью предотвращения реальной опасности войны.

Подобные требования выдвигались и в статьях других видных авторов на актуальнейшие общеполитические темы.

Не могу не упомянуть о том, что пакеты со статьями руководящих деятелей коммунистических партий некоторых капиталистических государств, направляемые в наш адрес, систематически задерживались почтой этих стран. Нередко извещение о том, что материал послан, мы получали много раньше, чем поступала сама статья. Да и поступала она в таких случаях в основательно “обработанном” почтовом конверте. Следовало предположить, что полученный нами текст уже известен полиции той страны, откуда он исходил. Естественно, работать с таким материалом приходилось весьма осторожно. Конечно, сокращать поступавшие по почте статьи можно было сколько угодно. Но вот уточнять, видоизменять, наращивать, а значит и обогащать авторский текст, что в иных случаях требовалось сделать, оказывалось не так просто. Трудно было и согласовывать с автором изменения даже по телефону. Наши телефонные разговоры с капиталистическими странами весьма квалифицированно прослушивались, записывались. Их даже комментировали еще до того, как то, о чем шла речь по телефону, находило свое отражение на газетной полосе.

Впрочем, работая над авторскими статьями, мы стремились иметь дело только с фактами, поступавшими к нам из абсолютно достоверных и авторитетных источников.

Вспоминается в этой связи такой случай. 1953 год, идет в номер полученная из Лондона неделю назад статья Г.Поллита. Полосы подписаны к печати,... как тут в этот момент одна английская радиостанция сообщила: "накануне в парламенте" Черчилль получил вотум недоверия (!) Факт разительный! Полосу со статьей Г.Поллита задержали, статью дополнили абзацем об этом событии. Вновь подписали полосу к печати… Но работников английского издания попросили все же проверить хотя бы по телефону это сообщение. Каково же было наше смущение, когда совершенно авторитетный источник из Лондона передал: это - “очередное радиовранье”. Черчиль жив и здоров, да и вообще никакого “вотума” в помине не было. В какое положение газета бы поставила Гарри Поллитта, окажись в его статье подобная “сенсационная” вставка!

Руководители компартии Китая относились к газете с большим вниманием. Многие весьма важные партийные и государственные документы этой страны становились достоянием мировой общественности благодаря нашей газете. Редакционная коллегия незамедлительно реагировала на предложения китайских авторов. Их статьи, обычно весьма пространные, но всегда исключительно важные и интересные по разработке положенных в их основу проблем, обсуждались коллегией сразу по получению, шли в номер без малейших задержек.

Показательно однако, как велик был буквально во всем мире интерес к китайским материалам, публикуемым в нашей газете. Почти все они незамедлительно и повсюду переводились и перепечатывались. Статья Мао Цзе Дуна “О диктатуре народной демократии”, написанная в связи с 23-й годовщиной компартии Китая и содержавшая многие новые положения в трактовке марксизма применительно к конкретным китайским условиям, публикуется во всех изданиях газеты 15 июля 1949 года. Но уже до конца этого месяца ее перепечатали полностью или в извлечениях в крупнейших странах Европы и мира. Ранее столь же счастливая судьба постигла его статью “Революционные силы всего мира сплачиваются для борьбы с агрессией империализма” и его доклад на третьем пленуме ЦК компартии Китая в июле 1950 года. Доклад опубликовали в нашей газете под заголовком “Борьба за коренное улучшение финансового и экономического положения государства”.

Не обижали мы и другого признанного китайского автора. Им был Лю Шаоци. Его статья “Нерушимая дружба китайского и советского народов” (октябрь 1949 года, Общество китайско-советской дружбы и его местные отделения в Китае еще только создавались) положила начало организационному общению и обмену опытом между двумя братскими странами. Китайский народ, - говорилось в статье, - “стремится самым искреннем образом сотрудничать с Советским Союзом и советским народом, рассматривая это как неотложную задачу”.

Программный характер этой статьи оказался проиллюстрирован через полтора года. Мы опубликовали содержавший фактические данные о деятельности Общества. китайско-советской дружбы очерк вице-президента этой организации У Юйчжаня (февраль 1951 года)

Сокращенный текст доклада Лю Шаоци “Об аграрной реформе в Китае”, как и его речь на конференции профсоюзов стран Азии и Океании, также с признательностью за их опубликование встретили читатели во многих странах мира. О чем и свидетельствовал приток в редакцию самых разнообразных читательских откликов.

На протяжении всех восьми лет с половиной лет издания газеты “За прочный мир, за народную демократию!”, среди наиболее активных ее авторов и издателей считались французские политические деятели и журналисты.

Рене Андрие, заместитель редактора французского издания газеты, а позднее – уже в Париже – главный редактор “Юманите” (с которым в результате постоянного общения у меня в Бухаресте установились и деловые и чисто дружеские отношения) неизменно жил политической жизнью Франции. Так и вижу его перед собой: в его руках, в карманах его куртки - поступившие из Парижа в газеты, журналы и даже листовки.

В то время американцы невозбранно хозяйничали во Франции как в своей европейской вотчине. Только в Париже и его предместьях насчитывалось до 300 пунктов, где размещались посольские службы США, их другие официальные и военные органы, торговые, финансовые, промышленные и туристские предприятия, центры печати, рекламы, радио, кино… По всей стране росло число районов, буквально оккупированных американскими военно-морскими, военно-воздушными базами, гигантскими складами горючего и взрывчатых веществ, танковыми парками, радарными станциями, солдатскими казармами и штабами. В письме из Парижа (май 1951г.) сообщалось: из 90 департаментов Франции 57 в той или иной степени затронуты военным присутствием Соединенных Штатов, готовивших нападение на СССР.

Французский журнал “Демокраси нувель” посвятил теме американской оккупации специальный номер, опубликовав ее карту и множество гневных писем и статей. Рене Андрие, прочитав и перечитав этот номер, написал о нем большую статью и предложил редколлегии ее опубликовать.

Статья о специальном номере журнала “Демокраси нувель”, озаглавленная “Американская оккупация в Европе”, поистине оказалась пропитана горечью и болью французского патриота, ни на минуту не забывавшего о своей родине. Эта его статья до того, как появилась в первом январском номере за 1952 год, обошла еще в рукописи на французском и русском языках буквально все редакции, не оставив равнодушным ни одного сотрудника нашей газеты. Цитирую:

“Когда Франция была выдана Гитлеру ее собственной буржуазией Французская коммунистическая партия в лице Мориса Тореза и Жака Дюкло выступила 10 июля 1940 года со своим историческим призывом к борьбе против немецко-фашистских захватчиков. Ныне Французская коммунистическая партия, являющаяся подлинной национальной силой, заявляет о своей готовности бороться совместно со всеми без исключения французами, стремящимися восстановить независимость родины, которую бесчестные правители отдали американским империалистам”.

Статья заканчивалась “торжественным предупреждением”, которое Жак Дюкло давал оккупантам в конце специального номера “Демокраси нувель”: “Уходите из Франции! Возвращайтесь домой! Оставьте Францию в покое – вместо того, чтобы стремится ввергнуть ее в катастрофу, утверждая при этом, что вы ее спасаете. Не забывайте, что будущее принадлежит не эксплуататорам и угнетателям народов, оно принадлежит народам, которые во всем мире высоко поднимают знамя независимости, социального прогресса и мира”.

Столь же политически значительным по содержанию и изящно изложенным был написанный Рене Андрие и появившийся в газете в конце мая того же года обзор журнала “Нувель критик”. Тема: борьба французского народа против экспансионистских действий американских оккупантов в сфере культуры и идеологии, против предательства правящих кругов, против политики войны и фашистско-полицейского террора. Убедительно и всесторонне вскрывались в статье пути, средства и особенности идеологической экспансии США, их попыток навязать французам “диктатуру невежественных, презренных магнатов. Они до такой степени проникнуты сознанием превосходства доллара, что полагают, будто “все можно купить”. Французская интеллигенция, писал Рене Андрие, - “не только отказывается участвовать в идеологической подготовке бойни, планируемой финансовыми магнатами Уолл-стрита, но и гневно протестует против американского диктата в области культуры и идеологии”.

Следует отметить литературно-публицистическое творчество постоянного сотрудника газеты Рене Андрие.

Рене Андрие жил у нас в Бухаресте со своей женой и дочкой. Их любили. Близкими друзьями семейства Андрие считали себя едва ли не все сотрудники газеты со своими семьями. А супругу Андрие уважали и за ее красоту, умение одеваться и постоянную нежную заботу о своей дочурке. Все мы называли ее Мишелькой.

В дружеских беседах в редакции или в дни отдыха на дачах в Снагове Рене Андрие с искренним волнением рассказывал мне о том, как обычно ожидают руководители Французской компартии и просто читатели очередной номер нашей газеты со статьей французского автора или хотя бы информацией о текущих событиях во Франции. А такие статьи или информационные сообщения публиковались буквально в каждом номере.

Присылал статьи и наш добрый друг, один из активнейших инициаторов создания международного еженедельника “За прочный мир, за народную демократию!” Генеральный секретарь Французской компартии Морис Торез. Обычно мы получали их с нарочным или принимали из Парижа по телефону, но всегда с примечанием: “На усмотрение редакции”. Прозвучала на всех мировых языках сокращенная стенограмма его выступления на пленуме ЦК Французской компартии в октябре 1949 года, озаглавленная “Единство народных масс – необходимое условие победы”. “…Мы должны, - говорил Морис Торес, обращаясь к своим товарищам по партии, - с еще большей силой и решительностью вести борьбу за мир, которая является вместе с тем борьбой за хлеб, за свободу.” И это было, повторяю, отнюдь не исключительное выступление Мориса Тореса в нашей газете, посвященное борьбе коммунистов за народное единство в трудных условиях послевоенной жизни.

Внушительная, написанная, как обычно, прекрасны французским языком, словно художественная проза, статья Мориса Тореса “Народ Франции никогда не будет воевать с Советским Союзом”(ноябрь 1948 г.), и позднее – его заключительные речи на пленумах ЦК Французской компартии в декабре 1949 и июне 1950 года, посвященные темам движения за мир и народного единства, как и многие последующие его статьи и речи, неизменно воспринимались читателями с глубоким пониманием и искренней солидарностью.

В небольшой, основательно продуманной и прочувствованной, отнюдь не юбилейной статье, посвященной годовщине Октябрьской революции в России, (начало ноября 1949 г.), еще один французский автор Андре Марти писал, что именно эта революция “оказала решающее влияние на возрождение французского рабочего движения”, что партия французских коммунистов “родилась в борьбе против империалистической войны и антисоветской интервенции” и что ее характерной чертой всегда была “абсолютная верность Советскому Союзу – стране, где власть принадлежит трудящимся, строящим социализм”. Многочисленные отклики вызвала также его тематически весьма своевременная и острая статья “Борьба трудящихся против войны в Индокитае”(февраль 1950 г.) Тем с большим недоумением и тревогой за положение в компартии Франции было воспринято информационное сообщение об исключении Андре Марти из партии за его якобы “фракционную и разлагающую деятельность” (январь 1953 г.). Андре Марти, бывший секретарь Исполкома Коминтерна, изображен Хемингуэем в романе “По ком звонит колокол” расстрельщиком-параноиком и интриганом. Руководил выступлением французских моряков Черноморской эскадры в знак солидарности с Советской Россией в 1919 году. Такого масштаба люди печатались у нас в газете.

Постоянным и желанным автором газеты стал Жак Дюкло. Из-за “адской загруженности”, о которой он упомянул лишь однажды, Дюкло писал для нас “главным образом в ночные часы” (опять его слова). Ни одна его работа не осталась неопубликованной.

Статья Дюкло “Единство действий в борьбе за хлеб, мир и свободу”, (декабрь 1949 г.) развивала мысли, конкретизировала положения ранее опубликованной статьи Генерального секретаря партии.

В начале июля 1952 года у нас была напечатана весьма острая политическая часть письма Жака Дюкло своему другу, одному из членов ЦК, из тюрьмы “Санта”. Дюкло оказался за решеткой по обвинению в “покушении на внутреннюю безопасность государства”. Материал шел под заголовком “Заговор по-американски”. И это был действительно подлинный заговор – не только против компартии и ее руководителей, но и против деятельности любых прогрессивных организаций Франции.

Дюкло освободили. В его защиту развернулось столь массовок движения не только во Фрпнции, но и во всем мире. Власти растерялись. По решению одной из высших судебных инстанций – Следственной палаты Парижского апелляционного суда он вышел из тюрьмы и тотчас же возобновил свою активную политическую деятельность. И снова на страницах нашей газеты одна за другой появлялись его боевые статьи.

Активно сотрудничал в газете и блестящий французский публицист – коммунист Жорж Коньо, изредка навещавший Бухарест. В своих материалах он проводил глубокий анализ политики правительства своей страны и деятельности ее политических партий.

С большим знанием положения в сельских районах Франции писал о политической работе коммунистов в деревне Вальдек Роше.

Научные темы разрабатывал Роже Городи. Вспоминаю, сколь многочисленные отклики интеллигенции, ученых и литераторов вызвала его статья “Неомальтузианство – философия войны и человеконенавистничества”, опубликованная в конце февраля 1955 года. Гароди утверждал, что с момента своего возникновения “теория” Мальтуса “служила для оправдания преступлений капитализма”. Население, по мысли Мальтуса, увеличивается якобы быстрее, чем средства к существованию. И в настоящее время, писал Гароди, “эпидемия, атомная бомба и вообще все средства массового уничтожения представляются” теоретикам неомальтузианства в качестве “благотворных регуляторов” роста народонаселения”.

С признательностью и благодарностью принимала редакционная коллегия публицистические статьи, очерки и фельетоны Шарля Тийона, Марселя Сэрвана, Симоны Тари и других французских литераторов.

Меду прочим, признаюсь и в том, что постоянное общение с французскими журналистамии, регулярное медленное чтение французских газет, сопровождавшееся сличением французского и русского текстов нашей газеты, помогали мне в какой-то мере восстановить знание французского языка.

Иной раз я предпринимал смелые попытки побеседовать на французском языке и с Чезаре Маркуччи, который владел этим языком в совершенстве. Наши беседы обычно заканчивались словесной шуткой или внезапным переходом то на итальянскую, то на русскую речь, хотя по-русски Чезаре изъяснялся столь же неуверенно, коверкая и придумывая слова, как и я по-итальянски.

- Вот беда, вот ненастье (вместо “несчастье”), сокрушался он. – Учился и учил, а все позабыл... Как это по-русски?... - И почему-то прижимал руки к груди и в который уже раз сожалел, что “учил и позабыл”.

На итальянском языке газета наша выходила то в Риме, то в Милане. Там осуществлялся и ее перевод с французского и английского изданий. Русское издание использовалось, как сообщал Маркуччи, главным образом для контрольной сверки текстов.

Итальянские авторы, по доброму примеру Пальмиро Тольятти, писали для газеты охотно. И мы в Бухаресте встречали пакеты из Рима с большим удовлетворением. Итальянские демократические деятели, как и французы, с особым нажимом, всесторонне и обосновано, разрабатывали тему народного единства в борьбе за мир и социальное благосостояние трудового народа. Об этом шла речь в опубликованных газетой докладе Пальмиро Тольятти на VII съезде Итальянской компартии в апреле 1951 года и в его докладе “Единство всех итальянцев в борьбе за мир и свободу”, с которым он выступил на Пленуме ЦК в июне того же года. Об этом же с учетом новых обстоятельств в стране и мире писали и Луиджи Лонго – “За мир, труд, за единство рабочего класса”, Артуро Коломбо в статье под подобным же заголовком, Оттавио Пасторе – в статье о муниципальных выборах в стране.

Несомненно обогащали и оживляли итальянскую тематику на страницах газеты публицистические опусы известных итальянских литераторов Мауро Скоччимарро и Дж. Джерманетто, отличавшихся даже в переводах, живым слогом, оригинальностью построения и политически интересным, смелым содержанием.

Немецкие авторы – из Восточной и Западной Германии – сотрудничали в нашем еженедельнике весьма активно. Важнейшей, поистине генеральной темой статей, корреспонденций и иных публикаций они считали борьбу за единство Германского государства, за мирное воссоединение на демократической основе их расколотой родины. Об этом острейшем политическом вопросе немецкие авторы не забывали и неизменно к нему возвращались даже, когда писали о чем-то другом, далеком от политических реалий своей страны.

Особенно памятны статьи немецких товарищей, обнародованные в первой половине 1955 года.Формировалась новая международная обстановка – западные державы подписали так называемые “парижске соглашения”, открывшие путь перевооружению реваншистской Западной Германии, возрождению вермахта и его включению в агрессивный Североатлантический блок. Вызывало тревогу отклонение правительством Адэнауэра предложений ГДР о достижении единства в совместных действиях против возрождения могущества капиталистических концернов и монополий Западной Германии и ее ремилитаризации, против угрозы атомной войны.

Уже в начале января 1955 года в статье Вилли Мона, члена секретариата ЦК компартии Германии, вопрос о мирном воссоединении Германии на демократической основе поставлен убедительно и доказательно. О восстановлении единства Германии и установлении ею нормальных отношений со всеми государствами Европы, говорилось затем в по немецки солидных и аргументированных материалах члена секретариата ЦК КПГ Оскара Неймана (январь 1955г.), экономиста Герхарда Кегеля и председателя Центрального Совета Союза свободной немецкой молодежи Эрика Хонеккера (февраль), премьер-министра ГДР Отто Гротеволя (март), Макса Реймана, Вильгельма Пика и вновь Отто Гротеволя (апрель). Наконец, в начале мая о борьбе за единую, миролюбивую, демократическую Германию писал и Вальтер Ульбрихт, чья статья вызвала особенно большой приток писем из Бонна и Берлина. В этих откликах, как и в самой статье, вновь и вновь речь шла об опасности милитаризации и фашизации Западной Германии, противоречащих национальным интересам немцев, и – это уже представляло новое слово в политике – о создании коллективной безопасности всех европейских народов.

За годы моей работы в Бухаресте у мы опубликовали не единицы, а десятки статей английских авторов. Отмечу, статьи Гарри Поллита – Генерального секретаря Коммунистической партии Велликобритании. Джон Гиббонс нередко правил эти статьи – его не удовлетворял их язык, их литературный стиль, само построение, но всегда и во всех случаях он был благодарен автору за разработку весьма сложных тем английской действительности. С интересом эти статьи воспринимались и другими членами коллегии, в особенности, владевшими английским языком и читавшими их в оригинале.

Относительно редко появлялись в газете авторские статьи и информационные сообщения с американских континентов. Полученная весьма неожиданно и тотчас опубликованная статья Юджина Денниса, озаглавленная “За коммунистическую принципиальность и решительность в деле создания рабочего и народного единства” (очень плохой перевод с английского) рассматривалась как большая удача газеты и благороднейшая инициатива автора. Вскоре, правда, появились и новые статьи американцев на весьма значимые темы общественной жизни. Стали чаще публиковаться статьи и информация из стран Латинской Америки. Расширялась “география” авторского состава, становилось более богатым тематически содержание газеты.

Все эти годы редакция получала и публиковала содержательные письма из Вьетнама. Они неизменно подписывались - “товарищ Дин”. Разумеется, мы не раз пытались узнать, кто же он такой – наш автор Дин. И нам всякий раз отвечали: “доверенный товарищ”, а то и просто “хороший человек”.

Статьи руководителей партии и известных публицистов, как и другие материалы, обычно поступали в редакцию на языке той страны, откуда они исходили. Приходилось сразу же переводить их на русский, а уж с русского, а в редких случаях и с оригинала переводить на язык того или иного издания.

Только из Китая все статьи и материалы мы получали обычно уже в переводах на русский язык и, как правило, телеграфом. Даже такие огромные материалы, как доклад Лю Шаоци “Об аграрной реформе в Китае”, или статью Цын Чженя “Великий китайский народ в лагере мира и демократии”. Передача столь обширных текстов по телеграфу стоила, понятно, не малых денег и усилий, но редакция шла на любые затраты.

Впрочем, русский язык в нашем многоязычном коллективе был преобладающим, хотя во всех углах звучали и другие языки, в особенности французский, испанский, немецкий, румынский. Многие сотрудники редакции из европейских стран, раньше по бывали, а то и подолгу жили в Москве. Там они учились, работали, на русском изъяснялись вполне прилично. И, тем не менее, переводы сначала на русский, а затем с русского на любой другой язык при непременной сверке с иноязычным оригиналом давались не легко. Достичь смысловой и эмоциональной идентичности при переводе с языка на язык, как известно, всегда очень трудно. В особенности большие затруднения возникали при авторском манипулировании цитатами из речей партийных руководителей, извлечениями из периодических изданий или других источников. Если, скажем, Илья Эренбург или Жоржи Амаду, Андре Стиль и Давид Заславский,.Пабло Неруда и Ян Дрда, Роже Городи, Жорж Садуль, Альтбнот Норден, как и другие, писавшие для нас литераторы, включали в свои статьи извлечения из известных им газет, журналов и книг, то нам, в редакции, нужно было иметь эту газету, этот журнал, эту книгу. Если что-то было сказано по-английски, то в английском издании должен был идти первородный английский текст. А не перевод с английского на русский, и с русского опять на английский, как бы убедительно он ни звучал. В особенности недопустим был повторный перевод, скажем, с английского на русский, а затем с русского на французский, а с французского же на итальянский или китайский, а с этих двух языков – для любых других изданий. В этих случаях того и жди замену одного понятия другим, искажения смысла сказанного, - серьезные ошибки, недопустимые в любых случаях.

 

　

 

Первый номер

Первым номером, над которым мне довелось работать в редакции газеты “За прочный мир, за народную демократию!” оказался ее уже еженедельный выпуск – семнадцатый по счету с начала ее издания. До этого газета выходила дважды в месяц.

В Минске в мои руки очень редко попадали отдельные номера зарубежных буржуазных газет. В редакции газеты “За прочный мир, за народную демократию!”, как оказалось, они лежали буквально на каждом столе.

Аршинные заголовки этих газет, людоедские вопли сторонников новой войны против “дьявольского исчадия” – СССР и елейные воздыхания пацифистов о “конце мира” – все направлялось к тому, чтобы отвлечь внимание читателей от стремительного роста сил демократии в мире. Между тем, воля народов зримо проявлялась в активной поддержке Воззвания Стокгольмской сессии Постоянного комитета Всемирного конгресса сторонников мира. Во многих странах развертывалась кампания по сбору подписей под этим Воззванием. Миллионы людей требовали запрещения атомного оружия и объявления военными преступниками тех правителей, которые осмелилось бы его применить.

Президент США и Государственный секретарь США, выступая в Американском обществе газетных редакторов как раз в это время, требовали от американских средств информации “гибкости и изобретательности”, активной поддержки своего рода “плана Маршала” в сфере пропаганды, распространения “американской концепции демократии” во всем мире. В пику этому газета “За прочный мир, за народную демократию!” выступали за ослабление международной напряженности, за добрые отношения между странами и народами, за мир действительно прочный и не нарушаемый акциями безответственных политиков и их прислужников в средствах массовой информации.

Все чаще бросалось в глаза однообразие приемов дезинформации, к которым прибегала большая пресса Запада.

Появляется в советской печати, скажем, какое-то важное постановление очередного Пленума ЦК ВКП(б). И тотчас же, словно по команде, в крупнейших западных газетах появляются разного рода антисоветские домыслы и вымыслы. Из текста такого постановления (как и из других документов) старательно выхватываются отдельные места, в которых содержатся упоминания об имеющихся недостатках и их критика. Все тут же переиначивается, излагается с непременным добавлением разных небылиц, извращается коренным образом. Критика, к чему бы она ни относилась, неизменно объявляется свидетельством “внутренней слабости Советского Союза”.

Насколько я помню, к такого рода кульбитам особенно часто прибегала американская печать, в частности, газета “Нью-Йорк таймс”. Ее я получал и просматривал изо дня в день. Вполне понятно, что в редакции мы никогда не останавливались перед тем, чтобы разоблачать убогие и ущербные приемчики западной печати. “Свободную прессу” всегда держали на прицеле наши публицисты и титулованные авторы.

В “моем” первом номере шли статьи Вылко Червенкова, Вальдека Роше, Иоганна Копленнига, генерала Народно-освободительной армии Китая Сао Хуа, а также публицистика Якуба Бермана из Польши с выпадами против руководства компартии Югославии, написанная и озаглавленная по уже принятому антититовскому образцу. Утвержденный коллегией макет полос мне вручил Павел Федорович Юдин

Джон Гиббонс при первой нашей встрече и знакомстве передал мне “для прочтения” свежий номер оказавшегося у него в руках американского журнала “Кольерс”. О нем раньше я что-то знал только по советской печати. В номере привлекала внимание весьма выпукло поданная статья сенатора Дугласа об американском образе жизни.

- Статейка любопытная, - сказал мне Гиббонс (он говорил по-русски). – Поинтересуйтесь, если пожелаете... Я этот журнал постоянно читаю, хотя доставляют его нам очень уж неаккуратно... Прочитайте, прочитайте Дугласа. Подивитесь, как они сами себя изображают. Ничуть не стесняются... Думаю, что эту статейку можно было бы и в нашей газете напечатать...

Я не особенно был силен в английском языке. Кинулся в библиотеку за словарем. И, действительно, подивился тому, как словно бы в припадке откровенности сенатор писал, что “миллионы американцев живут в отвратительных, грязных, зловонных трущобах” и что трущобы – это явление, характерное для всей страны, а не только для крупных городов Среднего Запада и промышленного Севера Соединенных Штатов. Примерно пятнадцать миллионов американцев, утверждал сенатор, живут в кварталах нищеты. Там смертность от воспаления легких почти в три раза выше, чем в других местах, а детская смертность – в шесть раз выше, смертность же от туберкулеза – в десять раз. Преступников в этих гибельных районах в пятнадцать раз больше, чем в других, самых “преступных” городских кварталах. Более 60 процентов жилищ, занятых цветным населением США, лишены самых элементарных удобств – канализации, водопровода, электрического освещения... Кварталы цветного населения перенаселены и выглядят в полном смысле как выгребные, как помойные ямы... Так расписывал американский образ жизни американский сенатор Дуглас в американском журнале “Кольерс”.

Сознаюсь, для меня подобные откровения в то время были еще в новинку. Мы не знали, что перепечатки подобного рода “антиамериканских статей” из самого популярного в США журнала “Ридерс дайджест” гитлеровские контрпропагандисты разбрасывали с самолетов над позициями американских войск в качестве листовок. Им тоже казалось, что в этих опусах американцы случайно прокололись, чересчур откровенны и их признания произведут должное впечатление на солдат в окопах, а те побегут сдаваться в плен. Вызвано это было полным незнанием самого предмета. В США такое “самобичевание”, как впоследствии до некоторых из нас дошло, оказалось в порядке вещей. Американцы проглатывали “разоблачения”, принимали меры и становились еще жирнее. Вот для нас это было нечто из рук вон выходящее.
Обдумывая план номера, я решил прислушаться к предложению Гиббонса, поручил побыстрее перевести статью американского сенатора на русский язык, ознакомить с ней членов коллегии и поставить ее в готовящийся номер. Она несомненно обострила бы его содержание.

Но как раз в этот момент вошла стенографистка и положила мне на стол статью Ильи Эренбурга, принятую ею из Москвы по телефону. Статья при первом же ознакомлении с ней мне понравилась: написана в характерной для автора жесткой манере, актуальная и соответствовала духу времени. Заголовок статьи “Американизм” и ее первые же абзацы, содержавшие прямой выпад против государственного секретаря США Дина Ачесона, побудили меня отложить статью Дугласа на будущее. Я предложил коллегии переверстать уже готовую к стереотипированию последнюю полосу газеты и поставить статью Эренбурга в текущий номер. Руководители иностранных изданий возроптали,.. Один из них даже бросил в мой адрес: знает ли наш новый секретарь редакции, что такое перевод статьи на другие языки? Но Юдин и члены редколлегии, успевшие прочитать статью, поддержали мое предложение. Эренбург пошел в номер.

В статье “Американизм”, написанной после основательного ознакомления с текущей американской прессой, Эренбург был предельно ироничен и зол. Антикоммунистические выпады видных политических деятелей США он не просто высмеивал, а буквально уничтожал, не оставляя от них ни мусора, ни пыли.

В разные годы он бывал в Соединенных Штатах, встречался с американцами самого разного общественного положения. И именно поэтому казался весьма убедителен, утверждая, что ретивые глашатаи “американизма” “ничего общего не имеют с теми, кто единственно вправе называть себя представителями Америки, с американским народом”. “Американисты” восхваляют “американский образ жизни”, - писал он, - но при этих словах “перед нами встают своеобразные, но мало привлекательные картины американского быта: города, похожие один на другой, вечно торопящиеся люди, аптеки-закусочные, безвкусная роскошь, грязь. Духота...” Они принимают технику за культуру. Уверяют, что их образ жизни – высоты культуры. “Слов нет. – писал Эренбург, - газовые камеры Освенцима не снились первобытным людоедам. Но организаторы этих газовых камер – доподлинные дикари. Мы теперь знаем, что варвар может гордится коллекцией картин и с помощью усовершенствованных приборов подсчитать, сколько городов он разрушил и сколько людей убил. Гипертрофия американской техники не скроет от нас интеллектуальной бедности, духовного убожества американской жизни”.

И, как окончательный авторский приговор “американизму” в статье звучали такие слова: “Я не знаю страны, где индивидуальность была бы настолько подавлена и стерта, как в Соединенных Штатах”.

Вот такие статьи, направленные против идеологии американизма и его глашатаев, шли в первых номерах, над которым мне довелось работать. Кстати, Илью Эренбурга наши контрпропагандисты неоднократно пытались привлечь к работе во время Великой Отечественной войны. Однако написанные им обращения к немецким солдатам неизменно отвергались немцами-антифашистами. Наши их убеждали, дескать, исправьте, что не так, и давайте застелем ими передний край, ведь здорово же написано! Но те отвечали: здесь нечего исправлять, ненависть к немцам у него между строк.

Позднее перевели и перепечатали также и статья сенатора Дугласа из журнала “Кольерс”, познакомившая меня с “антиамериканизмом” самих жителей Америки.

Замечу вскользь, что позднее тема американского образа жизни, критика органически присущих ему пороков не раз разрабатывалась в нашей газете в авторских статьях, разрабатывалась достоверно и убедительно. Спустя годы я сам побывал в Соединенных Штатах и написал книгу “Америка, какой мы ее видели”. Находясь в США я постоянно вспоминал о статьях Эренбурга, сенатора Дугласа и английского журналиста Дерека Картэна.

Первая статья Дерека Картэна появилась у нас в мае 1951 года. “В Америке. – говорилось в этой статье. – не часто сажают в тюрьму гангстеров. А если и сажают, то редко за убийство, грабеж, вымогательство, контрабанду и подлог.” Напрашивался вопрос: где, как и почему происходит такое? И автор отвечал: “…В самих США, где узаконен разбой и мошенничество господствующих клик Уолл-стрита, он тесно переплетается с разбоем и мошенничеством гангстеров, пользующихся “высоким покровительством и поэтому остающихся почти всегда безнаказанными”.

 

Передовые статьи

 

По традиции, установившейся в коммунистической печати с ленинских времен, каждый новый номер газеты “За прочный мир, за народную демократию!” открывался передовой статьей. Уже в первом ее выпуске, обнародовавшем документы Информационного совещания, две крайние колонки на первой полосе занимала передовая статья “На борьбу за прочный мир, за народную демократию!”

Темы передовых статей предлагались и обсуждались коллегией до формирования очередных номеров. Высказывались предложения о разработке той или иной темы, о характере изложения и направленности, утверждался автор ее первоначального варианта.

Подготовленный автором вариант переводился на русский (если он был написан на другом языке), размножался и уже с русского переводился на языки других изданий. Потом на заседании коллегии он подвергался всестороннему обсуждению. Окончательную редакцию получал в секретариате газеты.

Работа над передовой статьей была одновременно и простой и сложной. Писали их главным образом члены коллегии, а если передовая шла в номер “с колес”, то и руководители отделов русского издания.

Простой эта работа являлась потому, что тему уже заранее определяли и обсуждали коллективно. К тому же для не ежедневной газеты текущие события, требовавшие тех или иных комментариев, не могли быть неожиданными.

Сложность же заключалась в том, что при разработке любой темы требовалось учитывать мнения, исходящие из разных источников, от каждого члена коллегии в отдельности, обобщать и выдвигать приемлемые для всех политические и литературно-стилистические решения.

В литературном отношении статьи такого рода не отличались высокой публицистичностью, хотя именно такой характер им вроде бы полагалось иметь в международной газете. Когда теперь перечитываешь их и просматриваешь, в особенности - заголовки, испытываешь неловкость и ощущаешь свою вину за их однообразие, невыразительность и крайнюю скудность мысли.

Уже в третьем номере газеты, вышедшем в Белграде, появилась передовая “Силы демократического лагеря растут и крепнут”, а через несколько номеров опять: “Растут и крепнут силы демократии и социализма”. Или так: “Мощная демонстрация сил демократического лагеря”, а через месяц “Силы мира и демократии непобедимы”. Или еще пример: “Сорвать преступные замыслы поджигателей войны”, но уже было “Поджигатели войны не унимаются”. Однажды появившийся заголовок передовой “Банда фашистских заговорщиков, шпионов и провокаторов” повторяется затем во многих вариантах на протяжении нескольких лет. А сколько встречалось и в тексте и в заголовках нетерпимых словесных повторений!

Тяготение к пафосу сказывалось в применении слова “великий”. В заголовках оно звучало на все лады. В номере за 20 июня 1952 года, например, передовая шла под заголовком “Великая сила творческого марксизма”, а уже через три номера – в номере за 18 июля – заголовок был с тем же пышным эпитетом “Первенец великих строек….”, в следующем номере за 25 июля – “Великая жизненная сила…”, а 1 августа – “Великий вклад в дело мира…”

Расскажу еще и о таком анекдотическом случае.

Для номера, выходившего в 1951 году 22 июня, в день десятилетия вероломного нападения гитлеровской Германии на Советский Союз, решили подготовить передовую статью “Уроки истории”. В ее первом варианте в двух или трех абзацах содержался лаконичный обзор внешней политик великих держав, рассматривались действия миролюбивых сил, направленные на смягчение международной напряженности и предотвращение новой войны, суммировались задачи коммунистических и рабочих партий. Размер представленного автором в секретариат варианта не превышал 250 строк. Вариант этот прочитали, одобрили и набрали. Полученные из типографии гранки, как обычно, вручили членам коллегии. К вечеру, когда газета в типографии уже версталась, в секретариат начали поступать их поправки и предложения.

Можно представить мое удивление, когда в весьма простой текст передовой пришло в общей сложности 116 поправок и не менее 100 строк вставок. Поправки были примитивными: слова “большой”, “серьезный”, “исторический” предлагалось заменить в одной гранке словом “великий”, в другой – “грандиозный”, в третьей – “всемирно-исторический”. Слово “серьезный” в трех гранках предлагалось исключить, еще в трех – заменить словами “единственный в своем роде”, “возможный” и даже “видимый”. Ну, а слово “исторический”, кажется, устраивало всех и лишь в одной гранке предлагалось его “подчеркнуть, набрать черным”.

Что касается добавлений, то многие из них выглядели вполне приемлемыми. Хотя ни одно из них не содержало особо улучшающих текст предложений. Чаще всего высказывалось пожелание подкрепить уже написанное ссылками на высказывания товарища Сталина.

На то, чтобы разобраться с этими правками и предложениями, секретариату потребовалось что-то около двух часов. В набранном тексте пришлось перебрать целые абзацы, а добрую его половину набрать заново. Пришлось переверстать уже готовую полосу – передовая выросла до 360 строк и занимала уже не две, а три колонки. Разумеется, газета на этот раз основательно запоздала с выходом в свет.

На следующий день на заседании коллегии я рассказал о том, сколь неосновательно вносились в гранки передовой статьи отнюдь не улучшающие ее текст “поправки”. Сообщение мое было, судя по всему, оценено положительно, но молчаливо. В следующем номере передовая была посвящена тридцатилетию Коммунистической партии Китая. К удивлению моему в розданные членам коллегии гранки на этот раз не было внесено ни одной правки, лишь два члена коллегии предложили однотипные по мысли дополнения. Их и приняли в авральном порядке. Сформулирован целый абзац, смысл которого, однако, был столь важен, что я подумал тогда: а ведь мы, работники секретариата, несомненно “проглядели”, что в предложенном автором первоначальном варианте статьи (а значит и в гранках) отсутствовала мысль, которую в международной газете непременно надо бы высказать.

Вот этот абзац:

“Неизмеримо вырос международный вес Китайской Народной Республики. Великий Китай навсегда перестал быть объектом игры агрессивных сил и империалистической эксплуатации. Впервые в своей истории он обрел подлинный суверенитет. Китайская Народная Республика - это новая великая держава, которая вместе со всеми миролюбивыми силами отстаивает интересы укрепления мира и международной безопасности. Ныне без великого Китая нельзя решать международные проблемы на Востоке, в Азии и во всем мире. Китайская Народная Республика стала международной силой, которая выступает в Азии и бассейне Тихого океана как могучий стабилизирующий фактор, которая не позволяет империалистам свободно порабощать народы Азии, безнаказанно проводить политику, направленную на превращение Азии в очаг новой мировой войны”.

В таком виде абзац и вошел в окончательный текст передовой. Участники заседания по моему предложению, поддержанному шеф-редактором, поблагодарили членов коллегии Б. Вода-Пексу (Чехословакия) и Ц. Драгнева (Болгария) за внимательное прочтение первоначального текста, подготовленного опытным и квалифицированным автором. Последний, кстати сказать, тут же признал, что он “поспешил и недооценил” весьма важные политические оценки новой народной республики – оплота мира на Дальнем Востоке и во всем мире.

Вот так иной раз и шла у нас коллективная работа над передовыми и редакционными статьями, как и над содержанием каждого номера в целом. Работа, повторяю, простая и сложная. Но это и была подлинная международная журналистика. Именно так ее оценивали сами работники газеты сообразно со своими политическими позициями.

 

　

 

Раскрытые книги

Особое место в газете занимал критико-библиографический отдел. Книги, которые рассматривались в аналитических статьях известных публицистов и критиков, в то время появлялись у нас, в СССР, очень редко или вообще не переводились на русский язык и не издавались. Их оценка, похвала или критика исходили обычно из под пера членов коллегии из соответствующих стран или от сотрудников, знающих язык и по прочтении книг способных на заседаниях коллегии, при обсуждении плана очередного номера, убедительно передать их содержание и объективно оценить их политические и литературные достоинства.

Чаще всего рецензировались книги, вышедшие во Франции, Англии, США, в народно-демократических странах. Не помню, однако, чтобы появлявшиеся в газете статьи о новых книгах и рецензии содержали неточные или поверхностные оценки. А это могло вызвать критические замечания в адрес редакции. Напротив, критико-библиографические статьи вызвали приток поощрительных писем как авторов книг, так и читателей.

Разумеется, в соответствии с задачами газеты ее критико-библиографические публикации носили специфический характер. Я не имею в виду традиционные по содержанию статьи о сочинениях В.И. Ленина или докладах и речах И.В. Сталина, переводимых и издаваемых в разных странах. Но уже самый отбор рецензируемых книг по тематике отражал их особенности. Газету интересовали преимущественно новые книги деятелей международного коммунистического и демократического движения. Писали о только что появившемся философском сочинении Мао Цзедуна “Относительно практики”, о речах и статьях Георгия Димитрова, Вильгелма Пика, Клемента Готвальда, Матиаса Ракоши, Георге Георгиу-Дежа. Все это вошло в сборники, изданные в Софии, Берлине, Праге, Будапеште, Бухаресте. Публиковались рецензии о книгах У. Фостера “Закат мирового капитализма”, Ю. Денниса “Идеи, которых не упрятать за решетку”, В. Коларова “Против левого сектанства и троцкизма в Болгарии”, Ким Ир Сена об освободительной войне в Корее, Р.Палм-Датта “Кризис Британской империи”, о сборнике статей и очерков “Кровью сердца”, выпущенном издательством “Свободная Греция” и др. Книги Луиджи Лонго “По пути национального восстания” и Пьетро Секкья “Коммунизм и восстание” оценивались газетой как серьезный вклад в освещение современной истории Италии и глубокий анализ политических движений в этой стране.

Множество откликов из разных стран, прежде всего, из Польши и Советского Союза, редакция получила на статью о книге Болеслава Берута “О партии”. Эта книга стала поистине политическим завещанием человека, руководившего освободительным движением поляков в труднейшие для них времена. Автор статьи – член Политбюро ЦК ПОРП Франтишек Южвяк писал: каждый шаг Берута был пронизан горячей любовью к родине и глубоким интернационализмом. “Мы любим нашу родную землю и наш народ, - приводил он слова Б. Берута, обращенные к польским коммунистам, - мы глубоко привязаны к культурному наследию и благороднейшим традициям истории нашего народа, но любовь к нашему народу будет у нас тем сильнее, чем более крепко она будет сочетаться с чувством солидарности с демократическими антиимпериалистическими силами во всем мире".

Писала газета и о книге Ким Ир Сена об освободительной войне в Корее, а в сентябре 1954 года появилась его статья о послевоенном восстановлении и строительстве в Корее народно-демократического строя. Странное, однако, дело: ни в этой статье, ни в последующих публикациях на эту тему так и не были раскрыты подлинные причины Корейской войны (1950-1953 гг.). Только в феврале 1993 года – через сорок лет! – из промелькнувших в прессе сообщений удалось узнать: хронологические и аналитические материалы по истории конфликта, наконец-то, появились, но не в Пхеньяне, а в Сеуле. Издательство Хэнним выпустило в свет уникальный труд в семи томах, посвященной этой теме.

Джон Гиббонс, как и другие сотрудники английского издания газеты, внимательно следили за новыми книгами, увидевшими свет в английских и американских издательствах, читали их, изучали их содержание, продуманно и интересно их рецензировали. Только в 1953 году в газете одна за другой появились статьи Дж. Гиббонса о вышедших в Лондоне книгах И. Стоуна “Закулисная история войны в Корее”, Ф.Болсовера “Америка над Британией”, Джейн Уолш “Так не должно быть”, Д. Картэна “США в 1953 году”. О вышедшей в Лондоне книге Хьюлетта Джонсона “Новая творческая эра Китая” писал О. Браун, а о книге Гунтера Стейна “Мир, созданный долларом” – советский журналист П. Кучобин. О содержательной, остро полемической книге уругвайского рабочего Феликса Диаса, вышедшей в Монтевидео и содержавшей достойную отповедь местным антисоветчикам, рецензию в декабре 1953 года опубликовал редактор испанского издания газеты И. Мендиетта.

Газета внимательно следила и за переизданиями в некоторых странах ранее запрещенных там книг. Так в мае 1952 года наш “книжник” Луи Рене писал о произведении Марселя Виллара “Защита обвиняет” (первая публикация - еще в 1938 году. Тогда последовал запрет и изъятие из обращения). Теперь книгу Виллара издали с дополнениями и в переработанном виде.

Произвела впечатление и рецензия П.Гентгеса о переизданной во Франции книге Мориса Тореса “Сын народа”. Эту книгу читатели ждали давно.

Опубликована развернутая аннотация о книге “Мы видели это своими глазами” (отчет 19 американцев о своей поездке в СССР). Ей не везло с распространением в США, да и в европейских странах. Рассказано о книге “Друзья за Гималаями”, вышедшей в Индии на хинди, урду и английском языках. В ней содержался любопытнейший отчет индийской делегации сторонников мира, гостившей в СССР в течении 25 дней после Венского конгресса в защиту мира (декабрь 1952г.)

Отнюдь не исключением по своему характеру были в этом ряду и статьи о некоторых новых художественных произведениях и публицистических работах. Так весьма восторженную оценку получил вышедший во Франции роман-эпопея Луи Арагона “Коммунисты”. Значение этого произведения, как утверждалось в статье, не только в том, что оно представляет собой “ценный вклад в прекрасную литературную сокровищницу французской нации”, но и в том, что “по характеру своему она выходит далеко за пределы Франции”.

О прогрессивной деятельности французских писателей с глубоким пониманием всей сути проблемы писал журналист Луи Рене. Он особо выделил в своем обзоре роман Пьера Куртада “Черная река”, как произведение убедительно раскрывавшее справедливость вооруженной борьбы вьетнамского народа за независимость своей родины против французских колонизаторов, захвативших чужую землю и ее богатства.

Содержательными рецензиями газета в сущности открыла для читателей многих стран романы Говарда Фаста “Сайлас Тимберман” и Фрэнка Харди “Бесславная власть, публицистику Марии Пуймановой “Жизнь против смерти”, произведения Альберта Кана “Игра со смертью”, Хершела Мейера “Последняя иллюзия”, лорда Рассела “Проклятие свастики”, Ричарда Сквайера “Дорога войны”, Р. Арисменди “Африка, Африка!” и другие талантливые публицистические книги тех лет.

Не менее значительными по содержанию и оценкам явились и весьма познавательные статьи о книгах Жоржи Амаду “В странах мира”, Дж. Вольфа “Из страны тысячи островов”, Лао Фигера “Я возвращаюсь из свободного Вьетнама”.

Статья Луи Рене о книге Жоржа Коньо “Маленький и искренний путеводитель по Советскому Союзу” послужила поводом к тому, что многие сотрудники наших изданий, не сговариваясь, стали писать в Париж своим друзьям и родственникам. Передавали “горячую просьбу” любым способом и за любые деньги добыть для них книгу Коньо.

Разумеется, появлялись в газете и резко критические статьи о некоторых новых книгах. Так, весьма острые, буквально разносные статьи, вызывающие “протесты” и даже “опровержения” (правда, не авторов, а издателей), были опубликованы о книге бывшего государственного секретаря США Бирнса “Откровенно говоря”, о книге Эрла Браудэра “Международный коммунизм и внешняя политика США”.Не раз газета писала о книгах, не отличавшихся ясностью темы, но пропитанных фальсификацией общеизвестных фвктов и сомнительным истолкованием внешней политики и внутреннего положения социалистических стран.

К критико-библиографическому разделу газеты с повышенным и каким-то обостренным вниманием относился наш шеф Павел Федорович Юдин. В сущности он стал его инициатором, а порой выступал и редактором этого раздела

“Мало, очень мало читают люди, – говорил он, - и это большая беда современности. Газета должна помогать им раскрыть книгу. Раскрытая для читателей книга – вот назначение этого отдела газеты”.

 

“Правда” и не только она

 

В газете “За прочный мир, за народную демократию!” не появлялись по понятным причинам какие-либо обзоры советских газет или информационные сообщения об их содержании. Но по предложениям шеф-редактора или других советских работников время от времени перепечатывались (чаще всего полностью) редакционные статьи “Правды” - преимущественно на международные темы.

“Правда” для нас, советских коммунистов, и за пределами страны являлась авторитетнейшим органом печати. Выступления “Правды” выражали политику нашей партии по международным и внутренним проблемам. Простые и доступные по темам и языку статьи связывали нас с родной страной, многому учили, поддерживали в трудную минуту, подсказывали верное решение. Очередные номера “Правды”. “Известий”, “Труда” и других газет доставлялись в Бухарест регулярно московским самолетом в день их выхода или на следующий день. Мы выписывали и получали “Правду” через “Международную книгу”, а иногда – в счастливых случаях - приобретали ее в городских книжных киосках, которые здесь встречались отнюдь на каждой улице.

Все эти годы за рубежом 5 мая мы отмечали наш День печати – день рождения “Правды”. Первый номер ее вышел в Петербурге 22 апреля 1912 года (5 мая по новому стилю).

“Правду” знали все. С интересом просматривали и внимательно прислушивались к нашим сообщениям о ее публикациях и те сотрудники редакции, которые не владели русским языком. А наши друзья, кто пытался хоть в какой-то мере познать русский, нередко использовали “Правду” как своего рода учебное пособие. Я хорошо помню, как коллекционировали номера “Правды” французские и немецкие журналисты, знающие русский. Они завели специальные папки для очередных номеров “Правды” у себя на столах. Они же завели в своих редакциях очень простые и удобные альбомы для вырезок сообщений парижских и берлинских корреспондентов “Правды”.

Случилось так, что в 1950 году на собрании, посвященном Дню печати, на котором присутствовали и многие работавшие в газете иностранные журналисты (всегда со своими переводчиками), я рассказал о том, какую огромную воспитательную и организаторскую роль играла “Правда” в годы немецко-фашистской оккупации Белоруссии. Об этом мне поведал в мой друг и наставник Василий Иванович Козлов, занимавший высокий пост Председателя Президиума Верховного Совета Белорусской ССР, а в военное время – большевик-подпольщик, первый секретарь Минского подпольного комитета партии, прославленный партизанский генерал.

“Летчика, привозившего “Правду”, - рассказывал он, - или товарища, доставлявшего ее нам через линию фронта, партизаны качали на руках. Номеров доставлялось мало, а желающих почитать – тысячи. Крестьяне приходили к нам за сотни километров, чтобы только выпросить у нас номер “Правды”... Я видел также экземпляры “Правды”, которые прошли через сотни деревень, через тысячи рук. Несмотря на исключительно бережное обращение, текст в таких газетах разобрать местами уже было нельзя. Казалось, не прикосновением пальцев, а глазами читателей были в таких газетах съедены строчки”.

Этот бесхитростный рассказ Рене Андрие тогда же перевел на французский. Через несколько лет, уже будучи главным редактором “Юманите”, Рене опубликовал его в парижских газетах.

Появлявшиеся у нас систематические обзоры печати – газет, журналов и других периодических изданий пользовались особым вниманием читателей. Шли обзоры наиболее известных национальных органов стран народной демократии и органов демократической печати капиталистических стран – “Женьминжибао” (Китай), “Нойес Дойчланд” (ГДР), “Руде право”, “Правда” (Чехословакия”, “Трибуна люду” (Польша), “Сабад наш” (Венгрия), “Скынтейя” (Румыния), “Работническо дело” (Болгария), “Юманите”, “Франс нувель” (Франция), “Уорлд ньюс” (Англия), “Драпо руж” (Бельгия), “Унита” и “Мундо обраро” (Испания), “Аванте!” (Португалия), “Акахата” (Япония), “Трибюн” (Австралия), “Вос операриа” (Бразилия), “Ла вос де Мехико” (Мексика), “Нуэстра паламбра” (Аргентина), “Ан-Нур” (Сирия), “Либерте” (Алжир). Рассматривались и не столь растиражированные, местные издания, например, газета “Тоскана нуова”, одна из 48 еженедельных газет, издававшихся различными провинциальными организациями Италии. Мы не обошли вниманием и столь же скромное издание “Вуа до пепль”, выходившее в одной из провинций Франции. Упомянуты издания “Инаинте” (областьКрайова в Румынии), “Цзячнсу нуньминбао” (область Цзянсу в Китае), “Димитровец” (газета завода имени Димитрова в Чехословакии) и им подобные.

Подготовить основательный политически актуальный обзор значило для автора - проявить большую вдумчивость, авторскую честность в суждениях, серьезную, аналитическую оценку прочитанного. Так готовились содержательные обзоры французских журналов “Экономи э политик” и “Эколь э насьон”, выходившего раз в две недели итальянского журнала “Тетрадь активиста”, английского ежемесячника “Политикэл афферс”, болгарского “Ново време”, немецкого “Айнхайт”, индонезийского “Бинтанг мерах”, австрийского “Ваг унд циль”, швейцарского “Социализм”.

Не были забыты газетой и те журнальные издания в разных странах, которые просто именовались бюллетенями.

Обзоры периодической прессы обогащали содержание газеты, привлекали внимание читателей не броскими, кричащими заголовками, но всегда благожелательными и, думается, справедливыми оценками

Не могу не отметить, что и в этом, казалось бы, чисто литературном отделе газеты, как и в близких ему по своему характеру статьях и корреспонденциях, посвященным юбилейным датам, к примеру 30-летию Коммунистической партии Китая, Франции, Бельгии, Румынии, Чехословаеии или 70-летию И. Сталина, У.Галахера, Гэса Холла, 75-летию В. Пика, 80-летию Розы Люксембург, 80-летию Парижской коммуны и другим важным датам в жизни коммунистических партий и их руководителей, так и в скорбных случаях кончины некоторых выдающихся деятелей, в газете неизменно выступали деятели, пользовавшиеся большим авторитетом. О книге Палм Датта “Кризис Британии и Британской империи”, например, содержательную статью написал Генеральный секретарь компартии Индии Анджой Гхош.

 

Постыдная кампания

 

В белградский период издания газеты на ее страницах едва ли не в каждом номере публиковали свои статьи видные югославские политические деятели Эдвард Кордель, М. Джилас, Джур Салай, Рато Дугонич, Слободан Цекич. И вдруг, словно по чьей-то команде, их имена исчезли со страниц газеты. Уж не надвигалось ли нечто непоправимое в нашей дружбе, во взаимоотношениях братских партий и стран? –спрашивали мы, тогда жившие и работавшие далеко от Белграда.

Впрочем, возможность осложнения советско-югославских отношений я впервые почувствовал отнюдь не в Минске. А за рубежом, при необычных обстоятельствах.

В марте-апреле 1948 года мне, редактору республиканской газеты “Советская Белоруссия”, довелось возглавить делегацию Белорусской ССР на Международной конференции по вопросам свободы печати и информации, проводившейся Организацией Объединенных наций в Женеве. Здесь мы постоянно общались во Дворце наций и вне его с другими делегациями, включая нашего главного оппонента – делегацию Соединенных Штатов. Возглавлял ее Вильям Бентон, крупный американский бизнесмен, внешне весьма благожелательно настроенный в отношении советских делегатов. От него я впервые и услышал (это было в самом начале апреля 1948 года) весьма странно прозвучавший вопрос “Что это происходит у вас с югославами?” Я не понял и спросил: “У кого это - “у нас”? “У ваших вождей, вот у кого”, - пояснил Бентон.

Я промолчал. Дело в том, что в Женеве, на нашем совещании, мы познакомились и даже подружились с делегатами Югославии – министром искусств Владиславом Рыбникаром и дипломатом Лео Матесом. Братья-югославы жили на одном этаже с нами, чуть ли не рядом, в отеле “Метрополь”. По утрам после завтрака мы вместе отправлялись пешком во Дворец наций на заседание конференции. Вместе возвращались и за одним столом обедали в ресторанчике “Золотой петух”, расположенном неподалеку от отеля. Однажды – уже в середине апреля – на наши добрососедские отношения обратил внимание глава делегации СССР Александр Ефремович Богомолов – посол СССР во Франции. В перерыве между заседаниями он подошел ко мне с каким-то вопросом, но потом взяв меня под локоть и склонившись к самому уху, весьма внушительно прошептал: - Будьте поосторожней с югославами...

О реплике Бентона и о внушении, полученном от Богомолова, я вспомнил уже в Минске, в конце июня. Именно тогда ТАСС передал республиканским газетам для опубликования в очередных номерах Коммюнике о совещании Информационного бюро коммунистических партий и принятую ими резолюцию о положении в Коммунистической партии Югославии. Обратившись к подписке газеты “За прочный мир за народную демократию!” мы обратили внимание на то, что ее номер за 1 июля вышел уже в Бухаресте, а не в Белграде, как это было раньше. В последних ее, еще белградских номерах югославское авторство было по сути полностью устранено.

В то время я еще не знал, что через год с небольшим окажусь в Бухаресте, в редакции газеты “За прочный мир, за народную демократию!”, и что в течение почти всех тех лет, что мне доведется там работать, газета эта (и не только она) будет вести предписанную ее редакции сверху, постыдную, а точнее клеветническую кампанию против югославских коммунистов. И - особенно яростную – против руководителя Югославии Иосифа Броз-Тито.

Явно заданная, чуждая газете кампания противоречили ее миротворческим, созидательным целям. В этой кампании не усмотреть и намека на прочный мир, на демократию истинно народную. Более того, она открыто направлена на конфронтацию в лагере миролюбивых демократических сил. На разжигание в среде единомышленников ненависти и страха.

Началась эта нелепая свистопляска в июле 1948 года после обнародования Коммюнике о совещании Информационного бюро коммунистических партий в Румынии, в котором от ВКП(б) участвовали В.Жданов, Г. Маленков, М. Суслов. Среди других его участников уже не было представителей компартии Югославии, “отказавшихся от явки” на это заседание. В резолюции “О положении в компартии Югославии” утверждалось, компартия Югославии-де “проводит в основных вопросах внешней и внутренней политики неправильную линию, представляющую отход от марксизма-ленинизма”. Так и сказано - “неправильную линию”. КПЮ и ее руководителям вменялось в вину, что они будто бы стали “отожествлять внешнюю политику СССР с внешней политикой империалистических держав”. Югославским товарищам поставили в вину то, что в своей политике внутри страны они порывают с “с марксистской теорией классов и классовой борьбы”. Руководители югославских коммунистов якобы “ревизуют марксистско-ленинское учение о партии”. Внутри компартии они установили “бюрократический”, “чисто турецкий, террористический режим” и что “интересы самого существования и развития Югославской компартии требуют, чтобы с таким режимом было покончено”. Ни одно из этих положений в резолюции не подтверждалось какими-либо доказательствами. Но особо подчеркивалось: Информационное бюро “одобряет действия ЦК ВКП(б), взявшего на себя инициативу в разоблачении неправильной политики ЦК Компартии Югославии и, в первую очередь, неправильной политики т.т. Тито, Карделя, Джиласа, Ранковича”.

Разумеется, ни в резолюции, ни в каком-другом документе не упоминалось, что ЦК компартии Югославии отвергает все эти обвинения, считает их надуманными и оскорбительными. Но “обвинения” были выдвинуты. Знакомый почерк обиженного “вождя народов” особенно рельефно проступал в таком, например, абзаце резолюции: “Информбюро считает, что критика со стороны ЦК ВКП(б) и ЦК других компартий ошибок ЦК КПЮ, являясь братской помощью Югославской компартии, создает для руководства КПЮ все необходимые условия для быстрейшего исправления допущенных ошибок. Однако, вместо того, чтобы по-честному воспринять эту критику и встать на путь большевистского исправления допущенных ошибок, руководители КПЮ, зараженные непомерной амбициозностью, высокомерием и зазнайством, встретили критику в штыки, отнеслись к ней враждебно, встали на антипартийный путь огульного отрицания своих ошибок, нарушили учение марксизма-ленинизма об отношении политической партии к своим ошибкам и тем самым усугубили свои антипартийные ошибки”.

Воспроизводя полностью этот абзац в своих ответах на “критику”, югославские деятели, в частности, Ранкович, спрашивали его “автора” (обращаясь персонально к Сталину): не руководителей ли ВКП(б) и себя в первую очередь он имел в виду, когда выдвигал столь претенциозные обвинения в “высокомерии”, “зазнайстве”, “непомерной амбиции””?

Но такую позицию в отношении компартии Югославии, провозглашенную в резолюции, удалось навязать всем компартиям и органам коммунистической печати. Антиюгославская кампания развернулась повсеместно и нарастала изо дня в день. Истина - известная со времен Средневековья: ортодокс сможет договориться с иноверцем, но не с еретиком. Пугало югославского ревизионизма по своим габаритам превосходило карикатурных монстров, олицетворявших американский империализм, западногерманский реваншизм и японский милитаризм, всех вместе взятых. Тито на карикатурах фигурировал исключительно с топором – “блестящая” находка Бориса Ефимова. Ревизионизм – главная опасность... Когда авиация НАТО в 1998 году бомбила Белград, многие из моего поколения, воспитанные в духе этой доктрины, в глубине души чувствовали некоторое удовлетворение: предатели, лакейским образом принявшие сторону Запада, свое все-таки получили. Во время “холодной войны” они были нужны, и империалисты им позволяли то, что не позволили бы никому другому. А как рухнул социалистический лагерь, “титовцы” и их услуги стали уже никому не нужны.

В те годы находились, понятно, и такие партии и их руководители, которые “сомневались”. Но – “сомневались” и... молчали. Существовала единая для всех партийная дисциплина. Звучали “пожелания” и “указания”, исходившие от Информационного бюро, а то и непосредственно из Москвы. Случались и “приглашения” посетить Бухарест или Москву.

Уже в следующем номере в полном соответствии с этой резолюцией в газете опубликовали неизвестно откуда взявшуюся огромную по размерам передовая статья “Выше знамя пролетарского интернационализма!” Полагаю, что судя по ее формулировкам – сочинялась она отнюдь не в Бухаресте.

А затем одна за другой в газете пошли “антититовские”, а по существу – антиюгославские статьи. Наиболее злым и, из-за отсутствия в них убедительных фактов и доказательств, наиболее пустыми и сочиненными явно по “указаниям”, выглядели статьи Г.Георгиу-Дежа, Анны Паукер, Василе Лука – политических деятелей Румынии, куда из Югославии переместилось Информбюро, а затем и других, столь же высоких авторов: Гиляры Минца (Польша), Витторио Видали (Триест), Жака Дюкло (Франция), доклады и статьи известных советских партийных работников и журналистов. Публиковались, кроме того, обширные редакционные статьи, информационные заметки, а также письма бежавших из Югославии личных недругов Тито – его бывших соратников по партизанским рейдам и работе в КПЮ. Чтиво - удручающе однотипное, с бесконечными повторами, пересыпанное уже знакомыми односложными, ругательными формулировками.

Вскоре появились не менее тенденциозные, предельно соответствовавшие обвинительным формулировкам отчеты о судебных процессах Ласло Райка в Будапеште, Трайчо Костова в Софии, Рудольфа Сланского в Праге.

В отношении Сланского в нашем еженедельнике дело выглядело так. В июне 1951 года, будучи генеральным секретарем ЦК КПЧ, он выступал с докладом на пленуме своего ЦК. Мы весьма броско подали текст доклада. А уже в декабре публиковали сообщение, поступившее из Праги, “об измене Рудольфа Сланского родине, о его роли в антипартийном и антигосударственном заговоре”. Причем особо указывалось: с сообщением о его “преступной деятельности” на пленуме ЦК КПЧ выступил К. Готвальд. Иосип Броз Тито, вспоминая о невинных жертвах сталинских репрессий еще во времена Коминтерна, писал: “Не стоит сомневаться в том, что и меня схватили бы со дня на день. За то, что меня не схватили, я должен быть благодарен Димитрову, который еще раньше поверил в меня. Только о мотивах всех этих чисток не было известно столько, сколько сейчас.”

Оклеветанные, а спустя несколько лет реабилитированные все эти люди в судебных документах и газетных отчетах именовались не иначе, как “троцкистско-титовскими, сионистскими, буржуазно-националистическими предателями”.

Тогда же были опубликованы “полученные из Белграда” от полковника Югославской армии Богдана Буйошевича “письма военных”, весьма пространное письмо студентов Белградского университета о “предателях”. Ни один номер еженедельника не обходился без антиюгославского материала.

Сразу же по приезде в Бухарест предписание “не ослаблять” антиюгославских выпадов почувствовал и я, хотя минуло уже больше года после появления резолюции “О положении в компартии Югославии”. Строгое следование таким “предписаниям”, исходившим от Информационного бюро и его секретариата, теснейшим образом связанного с международным отделом ЦК ВКП(б), и публикации “публицистики” руководителей ряда компартий, перепевавших трафаретные нападки “вождя народов” на югославских коммунистов, лично обиженного их стойкостью и человеческим достоинством, продолжились до самой кончины Сталина. Но если эта кампания нападок на югославов после его смерти несколько и затихла, то добрые отношения с компартией этой страны были восстановлены не так скоро. А чувство подозрительности в отношении друг друга так и не исчезло до самого конца, когда вопросы межпартийных отношений перестали быть темой первых полос газет, а СССР и СФРЮ провалились в кровавое болото межэтнических чисток.

Нас, советских журналистов, работавших в газете, искренне радовало уж то, что ранее исходившие из центра “строгие указания” об отношении к югославам больше не поступали. И, право же, мы почувствовали какое-то облегчение. Нам то было хорошо известно, что дружественные органы печати в европейских странах не особенно охотно поддерживали кампанию, которую вела наша газета. Бывали, правда, перепечатки, но тем дело и ограничивалось. В редакции же многие члены коллегии от компартий европейских, хорошо знакомые с положением в Югославии по своим туда поездкам, часто не стеснялись выражать недоумение, а то и просто не соглашались с позицией советской редакции. Смягчали и упрощали тексты “антититовских” статей при переводе на другие языки, тем более, что многие такие статьи – нам это было хорошо известно – буквально диктовались секретариатом Информационного бюро. Но негласные “советы” и “указания” руководителям партий, исходившие от ЦК ВКП(б) были известны. Публикация такого рода материалов какое-то время продолжалась и после кончины Сталина. Причем, часто даже без предварительного обсуждения на заседаниях редакционной коллегии.

Легко понять, почему с таким искренним удовлетворением и одобрением приняли в редакции сообщение о том, что 26 мая (шел 1955 год) правительственная делегация СССР в составе Н.С. Хрущева, Н.А. Булганина, А.И. Микояна, Д.Т. Шепилова, А.А. Громыко и П.Н. Кумыкина (заместитель министра внешней торговли СССР) встретилась с И. Броз-Тито и другими югославскими руководителями. В коллективе редакции из уст в уста передавалась речь Хрущева на Земунском аэродроме в Белграде. Тогда он заявил, что все материалы, оскорбления и обвинения против руководителей Югославии “были сфабрикованы врагами народа, презренными агентами империализма, обманным путем пробравшимся в ряды нашей партии”. Не всем иностранным сотрудникам газеты ссылка на “врагов и агентов”, фабриковавшим все эти “небылицы в лицах” показалась убедительной. Тем не менее члены коллегии и все руководители изданий и отделов требовали публикации и размещения на первой полосе всех без исключения материалов об этом визите. На многих языках оглашалась на заседании коллегии фраза из речи Н.С.Хрущева: “Мы бы не выполнили своего долга перед нашими народами и перед трудящимися всего мира, если бы не сделали все возможное для установления взаимопонимания между Компартиями Советского Союза и Союзом коммунистов Югославии на основе учения марксизма-ленинизма.” Выступавшие относили это требование самой жизни и к нашей газете, целиком повинной в распространении лживых мнений и суждений о югославском руководстве, вносивших разброд и разногласия в ряды коммунистических партий. Прозвучала критика и в адрес членов коллегии от КПСС за их “слепое подчинение” немотивированным и, как оказалось, сознательно искажавшим югославскую действительность “указаниям” Центра. Критика сочтена справедливой, тем более, что сама Декларация открыто и резко осуждала именно эти “указания”.

Что ж теперь это было можно. Некто особенно грамотный из западных пропагандистов в разговоре со мной тогда иронизировал: “Продажность журналиста сравнима с продажностью, например, столяра, которому заплатили за то, чтобы он сделал табуретку, и он и сделал табуретку. А вот не продажный столяр сделал вместо табуретки шкаф, или еще того хлеще – сделал табуретку и вбил в нее здоровенный гвоздь острием вверх. Заказчик, естественно, недоволен, а столяр начинает ему толковать о свободе творчества. Если в магазине вам подсунут не свежую колбасу, то сколько бы продавец вам ни толковал о свободе торговли, вы все равно за свои деньги хотели бы получить свежую колбасу, а не ту, что уже один раз ели. Также и со свободой слова. В прессе работают определенные люди и они получают деньги за определенную работу, за изготовления определенного “товара”, который можно называть “подачей информации”. Если журналист не согласен с подобной подачей информации, он волен идти в другую редакцию, где платят именно за такой вид информационного обеспечения, какой ему нравится. Но если он остается на прежнем месте, то должен отрабатывать свои деньги, иначе все это будет считаться производственным браком. А деньги ему платят не за это, сколько бы он ни твердил о свободе слова.”

Что касается истины, правдивости, независимости прессы, то история знает множество достаточно темных и мутных личностей, претендовавших на обладание истиной в последней инстанции.

Разумеется, все официальные материалы – Заявление Н.С. Хрущева и Декларация правительства СССР и СФРЮ – газета опубликовала полностью на первой полосе в последнем майском и первом июльском номерах. Одновременно в этих же номерах закончившимся переговорам и Декларации посвящены передовые статьи газеты, в которых осуждалась антиюгославская кампания. “Значительное расстройство во взаимоотношениях между СССР и Югославией, - говорилось в передовой №1, - наносило ущерб обеим странам и было на руку врагам мира и безопасности народов”. “Все прогрессивные люди, говорилось в передовой №2, - приходят к единому выводу: в результате нормализации советско-югославских отношений выиграл мир, политика мира одержала еще одну победу”. Все страны социалистического лагеря, подчеркивала газета, - проявили полное единодушие в оценке итогов советско-югославских переговоров. И это действительно было так. Впрочем, именно эта давняя вражда, взаимное недоверие и не позволила уже российским ПВО устроить кровавую баню пиндосам в небе над Косово и Белградом.

Из под пера Г. Георгиу-Дежа, как, впрочем, из-под пера и других руководителей компартий, в предшествующие годы, в полном соответствии со сталинской указкой, не раз выходили “антититовские заявления”. Теперь же в статье, посвященной Варшавскому договору, заключенному в мае между народно-демократическими государствами, румынский лидер писал с явным вздохом облегчения: “Трудящиеся Румынии, румынский народ и его правительство горячо приветствуют успешное завершение белградских переговоров и Декларацию правительств Союза Советских Социалистических Республик и Федеративной Народной Республики Югославии. Мы придаем полной нормализации отношений между Советским Союзом и Югославией особое международное значение для укрепления мира и безопасности в Европе”.

В марте 1956 года после многих лет молчания об истинном положении в Югославии, в газете появилось пространное изложение выступления Эдварда Карделя на Новисадской районной конференции Союза коммунистов Югославии. Это была перепечатка из газеты “Борба”. Затем опубликовано сообщение об очередном пленуме ЦК Союза коммунистов. Казалось, возобновились отношения редакции с авторским активом в Югославии.

Но газета доживала уже буквально последние дни...
 

Гнев и слезы

С руководителями Центрального Комитета Румынской рабочей партии, Совета министров Румынской Народной Республики и Городским советом Бухареста – нашими хозяевами мы общались постоянно. Важную роль в организации этого общения, чаще всего, затрагивавшего весьма сложные экономические, хозяйственные, жилищные вопросы, играла Стэлла Могиорош – член редакционной коллегии от Румынской рабочей партии.

Мы, советские журналисты, время от времени встречались, беседовали, обменивались мнениями с румынскими политическими деятелями и по вопросам, носившим международный характер. Такие встречи нам устраивала по первой же просьбе наша Стелла – “Стелуа” (Звездочка), как мы ее звали, за ее постоянную готовность повести нас по Бухаресту – “все рассказать и все показать”.

Руководители Румынии инициативно участвовали в газете, как ее ближайшие и наиболее активные авторы. Я хорошо помню, что за один только первый год моей работы в газете мы опубликовали шесть статей Генерального секретаря Румынской рабочей партии Георге Георгиу-Дежа. Первая посвящена пятой годовщине со дня освобождения Румынии (в номере за 15 августа 1949г.), а в последующих разрабатывались актуальные политические и теоретические проблемы, включая вопрос о классовой борьбе в Румынии на современном этапе (7 апреля 1950г.) и о борьбе румынских коммунистов за чистоту рядов своей партии (23 июня 1950г.). Тогда же газета дала статью секретаря ЦК Румынской рабочей партии Иосифа Кишиневского и по две статьи Анны Паукер и Василе Лука. Выступали на наших страницах Теохари Джорджемку, Георге Апостола, Александру Могиорош, Киву Стойка, Леонте Рэуту и другие видные политические деятели Народной Румынии.

За годы в Румынии мне довелось встречаться со всеми названными товарищами. Часто, главным образом после появления его статьи в нашей газете, я беседовал лично или по телефону с Георгиу-Дежом. В первое время - через переводчика. В последние годы моего пребывания в Румынии мы беседовали уже без свидетелей, на его родном языке.

Это был человек очень простой, открытый, многое переживший и глубочайше убежденный в истинности идей, которым он посвятил свою жизнь с юных лет. В прошлом простой рабочий – железнодорожник, он был бескорыстным другом нашей страны и ее Коммунистической партии. Ленин являлся для него светочем справедливости и истины. С особым уважением относился он к Сталину. В статьях и выступлениях не жалел слов, чтобы воздать ему хвалу. И он, безусловно, был предельно искренен, когда в статье, посвященной Сталину в связи с его семидесятилетием, опубликованной в нашей газете, писал, что “румынский народ, как и народы всего мира видят в Сталине организатора победы над фашизмом, спасшего цивилизацию от угрозы гитлеровского варварства”, видят “великого освободителя народов”. Он называл Сталина “другом”, который еще в “разгар войны” дал румынскому народу “мудрый совет порвать с немецко-фашистскими империалистами и выйти из войны, взяв в собственные руки дело освобождения”.

Он был потрясен смертью Сталина. Несмотря на тяжелую простуду, в ночь накануне его похорон, он вылетел в Москву во главе румынской делегации. По телевидению, транслировавшему похороны, мы видели его стоявшим на трибуне мавзолея. Он был очень легко одет, и мы серьезно опасались за его здоровье.

Но еще более потрясенным я видел его в начале июня 1955 года, когда было обнародовано сообщение о советско-югославских переговорах в Белграде с подписанием принятой на них Декларации.

4 июня советская делегация во главе с Н.С. Хрущевым, возвращаясь из Белграда через Софию, прибыла в Бухарест. Сразу же после прибытия на площади Победы состоялся митинг. Как утверждалось в местной печати, там присутствовало не менее трехсот тысяч человек. Митинг открыл, приветствуя советскую делегацию, Георге Георгиу-Деж. Выступил Н.С. Хрущев, рассказавший о том, что произошло в Белграде. Вечером Совет Министров устроил большой прием. И здесь, как и на митинге, звучали заверения о дружбе и сотрудничестве с югославами. Утром следующего дня советская делегация отбыла самолетом в Москву.

И в тот же день, уже вечером, я беседовал со Стеллой. Заметил, что после всех этих неожиданных и шумных встреч с советской делегацией, она чувствовала крайнее утомление. Тем не менее обо всем, чему была свидетельницей, “Звездочка” рассказывала ничуть не таясь. В ее рассказе промелькнула фраза, которая заставила меня вздрогнуть.

- Георге поначалу был настроен отлично, - говорила она. – Сегодня за обедом, он вновь и вновь возвращался к только что закончившемуся визиту. “Я внимательно слушал вчера на митинге перевод речи Хрущева. Думаю, это был точный перевод, - произнес он. – Мне его речь показалась душевной, политически насыщенной и целеустремленной, в особенности, когда он выражал уверенность, что и мы, румынские коммунисты, одобрим результаты советско-югославских переговоров и их итоги. Конечно же, мы одобрим, в этом нет сомнения, потому что дружба и сотрудничество наших стран с Югославией действительно отвечает интересам мира и социализма.”

- И тут, - продолжала Стелла, он словно бы споткнулся, замолчал, как-то очень уж внимательно посмотрел на нас, сидевших с ним за одним столом, и вдруг ударил кулаком по ладони другой руки и словно бы самому себе прошептал: “Но кто?… Кто повинен в том, что все эти годы мы, оказывается, были просто обмануты в наших отношениях с югославами?… Выходит, что нас обманывал Он. Покойник... Да, обманывал Он, а мы людям, как правду, несли всю его ложь о предателях и шпионах и после его кончины... Повторяли, как попугаи, всю эту ложь и называли его великим...”

- Он замолчал после этой вспышки гнева, - сказала Стелла, и больше к этой теме мы не возвращались. Молчал и видно было, как мучился. И мы все, сидевшие с ним рядом, молчали. Даже не переглянулись...

Я посмотрел на Стеллу и заметил у нее на глазах слезы. Кажется, я понял, о чем она думала в эти минуты. Через нее шли на полосы нашей газеты антиюгославские статьи румынских авторов, в том числе и статьи Георге Георгиу-Дежа. Ей было нелегко.

Но не легко было и всем нам, советским коммунистам, работникам газеты. Ведь мы-то в первую очередь черпали ложь из того источника, который имел в виду Георгиу-Деж.
 

Ошибки мнимые и явные

Павел Федорович Юдин частенько напоминал, что Сталин первый читатель нашей газеты. Пакет с несколькими экземплярами газеты, отпечатанными наилучшим образом, мы специальным, “нашим” самолетом отправляли в Москву, в Центральный Комитет партии, с “нашим” же постоянным курьером.

Не знаю, каждый ли номер действительно читал Сталин и по каждому ли номеру высказывал свои замечания. Но то, что члены Политбюро относились внимательно к “сталинской” газете, свидетельств не так уж мало. Некоторые их суждения достойны того, чтобы о них упомянуть.

В номере за 21 января 1955 года был у нас опубликован текст доклада Пальмиро Тольятти. В нем содержалось утверждение: война с применением атомного и термоядерного оружия “влечет за собой полное разрушение безграничных пространств Земного шара, уничтожение не только десятков миллионов семей, не только предприятий и производительности земли, но уничтожение той современной цивилизации, которой мы справедливо гордимся и которая является высшей точкой развития истории человечества”.

Боже мой, что тут началось! Исполнявшего обязанности шеф-редактора академика М.Б. Митина немедленно вызвали в Москву и, через несколько дней, вернувшись он рассказал, что выступая на Пленуме ЦК КПСС, состоявшемся в конце января, “товарищ В.М.Молотов особо остановился на ошибочности подобного рода формулировки об уничтожении современной цивилизации”. Оказывается, ежели империалисты осмелятся развязать атомную войну, то погибнет не мировая цивилизация, а погибнет только “капиталистическая система с ее пропитанной кровью империалистической основой”. Вот так. И товарищ В.М. Молотов сказал по этому поводу: “Куда же смотрит товарищ Митин, редактор газеты?”

Пришлось и мне, в то время уже заместителю шеф-редактора, не раз читавшего доклад Тольятти до подписной полосы, и Елизару Кускову, заведующему отделом пропаганды, готовившему русский вариант доклада к печати, секретарю редакции Сергею Бессудному и всем членам коллегии признать и свое “легкомыслие” и “ошибочность” столь решительной, но “панической” формулировки в документе руководителя Итальянской компартии.

Помню, Чезаре Маркуччи, наш итальянский друг, сказал мне позднее, когда он в Риме передал Пальмиро Тольятти об этом “суждении Москвы, тот только засмеялся и как-то очень весело проронил: “Что поделаешь, такие уж они марксисты”.

Гранки и оттиски сверстанных полос из типографии обычно незамедлительно передавались всем членам редакционной коллегии. По их прочтению они возвращали со своими поправками и пожеланиями в секретариат главной редакции. Вспоминаю, что не все члены коллегии и литературные работники вдумчиво выполняли эту работу. Иные ограничивались пометками на полях, конкретных поправок, если в них и имелась нужда, почему-то не вносили. Иногда полученные секретариатом замечания на гранках выглядели весьма комично. Так один из членов коллегии, прочитав в гранках передовую статью о “могуществе социалистического лагеря”, подчеркнул в тексте фразу: “Социалистический лагерь, в который входят 12 стран с населением в 900 миллионов человек” и написал на полях такое заключение: 12 стран – это не так уж много”. Ну, что тут делать секретариату редакции... То ли убавить, то ли прибавить?

Бывало, впрочем, что по недосмотру или халатности некоторых работников на страницы газеты проникали и действительно обидные смысловые и “технические” ошибки, орфографические и пунктуационные погрешности и неточности. Их не замалчивали, всякий раз обсуждали на заседаниях коллегии и на летучках в отделах и в коллективах изданий. Виновные в такого рода ошибках обычно каялись, признавали свою оплошность и обещали быть более внимательными в работе над оригиналами, гранками, особенно при последней, контрольной вычитке полос. Тем не менее, и после таких обещаний случалось, что в уже подписанную полосу проскальзывали неточности, а то и ошибочные формулировки, оговорки и описки.

Так случилось, в частности, со статьей, полученной из Монголии после перевода и прошедшей все “инстанции”. Уже на последнем этапе подготовки номера к печати была обнаружена возникшая по вине переводчика неточная, двусмысленная формулировка, отнюдь не направленная на дальнейшее развитие движения сторонников мира. Так случилось и со статьей, полученной из Западной Германии, в которой при последней ее вычитке была обнаружена формулировка, отнюдь не способствовавшая – появись она в печати! – установлению взаимопонимания между трудящимися - социал-демократами и коммунистами.

Были и более мелкие, “технические” погрешности. Так в статье, полученной из КНДР и уже опубликованной в английском издании, вместо “более чем миллиардного населения Азии” речь шла о “более чем стомиллиардном населении”. В том же английском издании несколько раньше в статье французского автора фраза “… спирта было завезено в 21 раз больше, чем сахара” была переведена так “… на 21 процент больше”.

Весьма курьезный случай имел место в немецком издании. В передовой статье одного из номеров вместо нужных строк, исправленных корректурой, в последнюю минуту в сверстанный текст втиснули строчки из другой статьи, набор которой оказался на талере рядом с верставшейся первой полосой. С такой “вставкой”, глупейшей типографской ошибкой – этот номер немецкого издания и пошел гулять по свету. А в еще одной статье, полученной из ГДР, переводчик каким-то образом вставил фразу, которую можно было понять и так, что “ликвидация господства владельцев концернов и банков” является чуть ли не “главной задачей буржуазно-демократической революции”. Появись эта формулировка в печати – мы бы получили нечто совсем новое в марксистско-ленинском учении о революции.

В настоящее время мне, журналисту, проработавшему в печати более 60 лет, все эти курьезные случаи представляются мелкими, не заслуживающими особого внимания. Такого рода ошибки я наблюдал во всех без исключения органах печати, в которых мне довелось работать. Чаще всего они порождались торопливостью, спешкой, сопутствующей подготовке к печати очередного номера к определенному часу. И уж ни в коем случае это не вызывалось чьей-то злой волей, преступным замыслом, намерением подобной ошибкой кому-то навредить, вызвать подозрение в бесчестности сотрудников, трудившихся над полосой. А именно нечто подобное и последовало за “ошибочной” формулировкой в докладе Тольятти. Впрочем, такие бдительные с политической точки зрения объяснения опечаток случались. Разумеется, в те самые годы.

По-настоящему страшных опечаток у нас не было. Не было ничего такого, что могло сравниться с подобными, но весьма грубыми в советском контексте ошибками, допущенными примерно в то время в “Известиях”. Там в титулах “мудрый вождь” и “верховный главнокомандующий” “враги народа” пропустили при наборе соответственно буквы “р” и “л”. Нехорошо получилось, здание редакции, рассказывают, сразу же оцепили. Подсунули Сталину газету. Мудрый вождь прочел и принял парадоксальное решение… Сказал, задумчиво дымя трубкой: “Как трудна работа у журналистов, как они напряженно трудятся, раз делают такие ошибки..., а давайте увеличим им зарплату!”

Впрочем, уже позже при Брежневе в тех же “Известиях” дали статью, подготовленную там, где надо, с идеально вылизанными и аккуратными формулировками. И что же ? Вместо нехороших людей, “существующих на капиталы еврейских компаний” появились негодяи, которые, оказывается, существовали на деньги “еврейских компартий”. Нет ничего удивительного в том, что именно эта статья имела большой резонанс в мировой прессе.

 

Друзья

 

Бухарест мне нравился. В свободные от работы часы и, как правило, в выходные дни я с друзьями – работниками редакции отправлялся в многочасовые пешие прогулки по улицам, площадям и паркам румынской столицы.

Центр города привлекал архитектурой многоэтажных жилых и административных зданий, поднимавшихся над благоустроенной набережной Дымбовицы, речушки не очень многоводной и местами замусоренной.

Как-то сразу пришлось мне по душе тенистые аллеи городского сада Чишмиджиу, его тишайшее озеро с фонтаном в центре и цветниками по берегу. В парке Свободы притягивал к себе “таинственный” грот с выразительными скульптурами у самого входа и полнейшей темнотой внутри. Мы любили отдохнуть и в небольшом, совсем домашнем ресторанчике в Ботаническом саду. В то время Бухарест, в особенности – его окраинные районы, еще залечивал раны войны. Многие здания восстанавливались и строились, большие районы, вроде района Форентарь, возникали заново. Строилась и рабочая Гриница, которую нам показали как то место, где рождалась Коммунистическая партия Румынии. Воздвигались не только многоэтажные здания, но и совсем крохотные виллы и особнячки. На пустырях появлялись зеленые насаждения, живописные скверики и цветники, ухоженные местными жителями. И декоративные розы. Розы, розы всюду. Столицу Румынии замело розовой метелью.

А вот захолустные улицы с низкими, одноэтажными домишками, не подключенными ни к канализации, ни к водопроводу, готовые рухнуть в любой день и час концентрировались на окраинах Бухареста. В одном из таких домиков жил со своей семьей и наш шофер Николае Пицурка, о познаниях которого в русском языке я уже упоминал. Он воевал против нас, правда, совсем недолго, как я понял из его рассказов, в составе 7-й, а потом 11-й пехотных дивизий румын, разгромленных советскими войсками под Сталинградом в конце декабря 1942 года. Тогда же в боях в районе Котельникова, он и попал в плен. В полголоса, с вполне объяснимыми паузами он рассказывал о той растерянности, страхе смерти и ужасе, которые довелось пережить ему и другим румынским солдатам, участвовавшим в попытке немецкого командования деблокировать армию Паулюса в окруженном Сталинграде. Тогда Николае был взят в плен и до окончания войны три года работал на стройке в Сибири. Там он и пополнил свои лингвистически познания, в том числе и рядом идиоматических выражений великого и могучего русского языка. С ним мы не раз совершали “экскурсии” по его родному городу.

Был он не очень начитан, но человек – добрый и отзывчивый, в какой-то мере помог мне тогда более или менее освоить румынскую разговорную речь. С особым интересом я слушал его рассказы о заводах и фабриках, возникших на окраинах города, о старинных монастырях и храмах, построенных в XVI-XVIII веках. Неоднократно он привлекал мое внимание к весьма помпезной архитектуре Народного совета на Университетской площади, “Совромпетроля” – на бульваре Николае Балческу и в особенности, – красивейшего Атенеума, основательно разрушенного бомбежками в минувшую войну и заново восстановленного.

На сквере на Каля Викторией (улица Победы), против Центрального Дома армии, Николае не раз угощал меня мороженым. Бухарест во все времена славился своим мороженым у приезжавших в город гостей.

Тогда в Бухаресте насчитывалось более миллиона жителей Но численность населения стремительно увеличивалась - появлялись новые промышленные предприятия, оснащавшиеся с советской помощью.

Как-то в годовщину рождения нашей “Правды” румынские журналисты из газеты “Скынтейя” пригласили меня на свое собрание. На этом собрании, весьма многолюдном, так как в нем участвовали сотрудники и других столичных органов печати, я выступил с рассказом о нашей советской печати, ее истории и ее главных целях. Решил обойтись без переводчика, говорить по-румынски. По-румынски же, что для меня было не так-то просто, я отвечал и на многочисленные вопросы.

Слушали меня внимательно и, судя по лицам слушателей, мой лексикон и мое произношение присутствовавших не разочаровали. Но первый, заданный мне вопрос, меня насторожил:

- Вы не в Румынии ли родились ? – спросил Вергил Петреску, секретарь редакции “Скынтейи”.

- Нет, - ответил я и добавил: - И даже не в Молдавии…

В зале засмеялись. А Петреску, видимо, чтобы преодолеть возникшее в зале оживление, которого он явно не ожидал, задал мне еще один вопрос, как он сказал, “личного характера”.

- Как же вы общаетесь с вашими работниками, многие из которых не знают ни русского, ни румынского ?

И тут мне сразу же вспомнились советы Михаила Андреевича Суслова о необходимости овладеть английским и французским. И хотя с этими языками у меня с этими языками близких отношений так и не установилось, я весьма храбро ответил сначала по-русски, а потом и по-румынски:

- Но существуют еще французский, английский, немецкий языки, которые я изучал когда-то... Вот и объясняюсь помаленьку.

Смех в зале затих, улыбки с лиц исчезли. И далее последовали уже не “личные” вопросы.

Думитру Леонте, заведующий отделом писем в редакции “Скынтейя”, спросил: как работают отделы писем в советских газетах и кто непосредственно занимается в редакциях с рабочими и сельскими корреспондентами. Аурал Клей, заместитель заведующего отделом партийной жизни, интересовался связями газеты с общественными организациями. Сильвия Брукан, с которой я познакомился еще в Москве, когда она впервые посетила нашу столицу, спросила о том, какая информация обычно отсеивается при формировании номера и публикуется ли у нас “секретная” информация. Были и другие вопросы. Все они, как я понял, адресовались мне не как человеку, названными перед докладом “первым заместителем шеф-редактора” газеты Информационного бюро”, а как журналисту, товарищу по профессии. Да и я, хотя и говорил по-румынски, ни на минуту не ощущал отчужденности. В конце встречи Сильвия Брукан, вызвав вопросом веселое оживление собравшихся, спросила:

- Почему мы до сей поры так и не познакомились и не встретились с вашим фельетонистом Яном Мареком? Он что у вас – совсем засекреченный ?..

- Нет, почему же, - ответил я, - с ним, конечно же, можно встретиться. Только чтобы доставить его сюда нужен автобус весьма вместительный...

Шутку зал понял. И смеялся дружески...

 

Ян Марек

 

Не могу не рассказать об интересном опыте коллективного литературного творчества сотрудников редакции, о котором в прошлом не упоминалось нигде.

Еще в Минске, читая новую зарубежную газету я встретил во втором январском номере за 1948 год – это был по общему счету ее пятый номер – небольшое письмо из Лондона. Его подписал некто Ян Марек, видимо, случайный путешественник только что прибывший из Лондона в румынскую столицу. А в следующем номере, вышедшем в свет 1 февраля, уже опубликовали его фельетон. Он был озаглавлен весьма неискусно: “Бевин – поджигатель войны”.

Так или иначе, но поджигатели войны стали в дальнейшем едва ли не самыми главными героями Яна Марека. Этот фельетон знаменовал появление в редакции своего фельетониста. Из-под его пера в дальнейшем выходят и сатирические заметки, и собственно фельетоны, и весьма серьезные обозрения на животрепещущие политические темы.

Ян Марек не прочь был высмеять не очень удачное сообщение буржуазной газеты или радиостанции. Готов зло и едко прокомментировать выступление премьера или президента с любого континента. В качестве его “героев” частенько фигурировали Макартур, Маккарти и Форестол, Перон и Пальба, Адэнауэр и Шумахер.

Сегодня темой “маленького фельетона” Ян Марек брал сообщение радиостанции “Голос Америки” о том, что в странах народной демократии вскоре будет отменен обычай есть белый хлеб, как “буржуазный обычай, не достойный пролетариата”. Завтра простая хроникальная заметка в какой-то газете давала ему возможность высмеять американский быт, позволяющий двадцати семьям американских банкиров иметь своим доверенным лицом проходимца, который раньше верно служил в гестапо, потом в отечественной секретной полиции и одновременно содержал весьма шикарный дом терпимости.

Ян Марек писал и том, что такое “мир” и “свобода” по Трумэну, и о турецких буржуазных публицистах, негодующих по поводу того, что, хотя коммунизм в их стране и объявлен вне закона, но его так и не удается искоренить. Писал он и о квислингах “новых” и о квислингах “старых”, о палачах, рекламирующих палачей, и о детоубийцах, наживающих миллионы на спекуляции “живым товаром”.

Кажется, что с появлением этого автора, занимавшего обычно последние колонки последней полосы, еженедельник “За прочный мир, за народную демократию!” стал по настоящему походить на газету. Появились на наших страницах и международные обозрения, и письма читателей, и хроникальные заметки. Многостраничный бюллетень, поначалу довольствовавшийся лишь докладами и выступлениями партийных деятелей, явно оживился, публикуя обозревателей, фельетонистов, писателей и журналистов многих стран. Из нашей страны писали правдисты Д.Заславский, В.Викторов, Д.Краминов, из Франции – Пьер Гентгес, из Англии – Джордж Мэттьюз, из Чехословакии – Ян Дрда, из Венгрии – Деже Немеш.

Об особенностях авторского стиля “политических заметок” Яна Марека судить нельзя. Казалось ему было не до забот об единстве стиля. Он писал, как бог на душу положит. Об этом свидетельствовали уже заголовки его публикаций. Они были то предельно конкретны и сугубо политичны: “Англо-американский атомный авианосец”, “Турция – американская военная база”, “Сенатор-гангстер Джозеф Маккарти”, “Расчеты и просчеты японской реакции”, “Американские оккупанты на Тайване”. В такого рода заголовках не найдешь ни иронии, ни сатиры. Но уже следующие за ними литературные опусы названы так, словно тут приложил руку явно рассерженный литератор: “Как Трумэн сам себя высек”, “Демократия полицейской дубинки”, “Снова прусский дух”, “О тех, кто мутит воду”, “В Бонне гремят барабаны…” У меня сохранились такие подсчеты: только в 1953-1955 годах Ян Марек появлялся на страницах газеты более 150 раз. Страну, откуда он писал, определять и не пытались, слишком широка географическая тематика его фельетонов и статей. Но автор этот, судя по всему, был неутомим и неугомонен. И читатели его заметили. Заметили и полюбили.

“Глубокоуважаемый господин”, “дорогой товарищ”, “любезный друг” – как только ни обращались к нему разные люди из разных стран в письмах, поступавших в редакцию в разноцветных конвертах. Его хвалили за очередной его фельетон, одобряли или осуждали, горячо поддерживали, а то и критиковали.

Кто же он был, этот Ян Марек? Откуда и как он попал в Бухарест, в большую международную газету?

Трудно сказать, догадывались ли читатели, что автор рожден в редакции. Точнее – это целый коллектив авторов, избравший для себя такой псевдоним. И уж конечно, не реально существующий чех или словак, прибывший сюда со своим письмом из Лондона. Это было совокупное выражение острых тем, настроений и литературных возможностей многонационального содружества штатных сотрудников разноязычного еженедельника.

Поставить подпись “Ян Марек” под своим материалом любому из пишущей братии было не просто. Делалось это только с разрешения редакционной коллегии при утверждении содержания идущего в печать номера.

Наиболее удачными авторами политических фельетонов Яна Марека стали французы, итальянцы, испанцы. Вел этот сатирический раздел советский журналист Михаил Сычев. Он успел найти и накопить нужный материал, неутомимо роясь в зарубежной прессе и в вестниках информационных агентств различных стран. Весьма курьезными фактами его снабжали и сотрудники иноязычных изданий. Впрочем, он и сам любил и умел писать фельетоны, хотя и его “Ян Марек” всякий раз подвергался основательному редактированию в отделах и секретариате.

Последние два-три года “политические заметки” Яна Марека появлялись в газете буквально в каждом номере. По литературным своим особенностям они стали более зрелыми стилистически, более значительным по своей тематике. В редакции работали над ними особенно прилежно и тщательно. Лишь в редких случаях их место на последней странице занимали литературные материалы других авторов. Читатели, судя по их письмам, обычно просматривали очередной номер газеты, начиная с последней страницы. И с этой же страницы начинали ее читать.

Слов нет, газета “За прочный мир, за народную демократию!” создавалась не для литературных упражнений на мировой арене. Ее учредители определяли политические цели, не думали литературными средствами оживлять интерес к ней и поднимать ее тираж. Но нам-то, журналистам – профессионалам, хотелось, чтобы она являлась подлинно боевой газетой, близкой и доступной людям в любой стране. И наш Ян Марек, повторяю, воспринимался нами, сотрудниками газеты не просто коллективным автором, но и особо читаемым, живым, любимым литератором, признанным и ценимым миллионами.

Последний фельетон Яна Марека “Проповедники великодушия и непокорная публика” я прочитал уже в Москве. Этот фельетон опубликовали в газете рядом с извещением о прекращении ее выпуска.

Ушла в небытие редчайшая газета, ушел в небытие и Ян Марек. А жаль, право же, очень жаль!..

 

Март 1953

 

В конце 1952 года мы отметили пятую годовщину со дня выхода в свет первого номера нашей газеты. Весь отчетный период она неизменно следовала политическому направлению, предписанному ей ее организаторами. Устоялось, в какой-то мере стандартизировалось ее содержание. Изложение высоких идей основательно заштамповали. Сколько раз – и не сосчитать – шли в газете передовые и авторские статьи, заголовок которых неизменно начинался словами “К новым победам...” Аккуратно, по пятницам, появлявшиеся на белый свет очередные номера газеты уже не содержали особой новизны для читателей и все чаще по оформлению походили друг на друга.

Новый 1953 год поначалу ничего не изменил ни в содержании газеты, ни в ее оформлении.

- Мне показалось, - совершенно серьезно сказал мне Джон Гиббонс, - что подшивку нашей газеты за новый год девушки из библиотеки открыли случайно попавшими к ним в руки прошлогодним первоянварским номером...

В самом деле, как и в предыдущие годы, и первый номер за этот год открывался передовой статьей “К новым победам социализма, демократии и мира!” Под “шапкой” “Народы всех стран горячо одобряют...” шли знакомые информационные подборки.

В январе – феврале наиболее значительной по теме стала разве только публикация доклада Чжоу Энлая на очередной сессии Всекитайского комитета Народного политического консультативного совета. В нескольких больших статьях политических деятелей стран народной демократии – Дмитра Димова и Вылко Червенкова (Болгария), Алексея Чапички Юлиуса Браника (Чехословакия), Сорина Тома (Румыния), Р. Замбровского (Польша) и, наконец, в статье совсем уж юбилейного характера “К пятой годовщине февральской победы трудящихся Чехословакии”, принадлежавшей перу близкого газете автора Вацлава Копецкого, хотя и содержалось немало хорошо подобранного фактического материала о жизни их стран, но по содержанию, по изложению они ничем не отличались от статей в номерах предыдущих лет. И в этих статьях встречалось множество приевшихся политических формулировок, и ранее кочевавших из статьи в статью.

В редакцию поступали статьи: Флоримона Бонта “За правительство мира и национальной независимости во Франции”, Леона Мова “Борьба Французской коммунистической партии за единство своих рядов”, Макса Реймана “Антинациональная политика правых лидеров социал-демократии Западной Европы, Пьетро Саккья “Великая борьба итальянского народа в защиту демократии”, Иоганна Копленига “Провал политики маршализованного правительства Австрии”. В них разрабатывались темы весьма актуальные, но делалось это не очень глубоко, слишком заучено. От оценок и анализа авторы уклонялись. Иной раз материалы походили на сухие служебные справки, интересные разве для специалистов-международников. А Гарри Поллит в который уже раз писал о “вдохновляющей роли великих сталинских идей”. И в его статье вновь и вновь повторялось то, что вскоре назовут “истинами времен культа личности”.

Опубликованный тогда же доклад П.А. Мхайлова о XXIV годовщине со дня смерти В.И.Ленина и статья М. Митиа “В.И. Ленин об американском империализме”, приуроченная к этой же дате, также не содержали ничего нового в сравнении с докладами и статьями предыдущих лет. Правда, показались необычными для нашей газеты опубликованные в начале февраля передовая статья “Бессмертная слава Сталинграда”, посвященная 10-й годовщины великой победы Советской Армии, отклики на это событие Юлиана Тувима (Польша), Фернана Гренье (Франция), П.Роботи (Италия) и других друзей газеты, занявшие всю первую полосу за 5 февраля.

Так минули январь и февраль. В первом мартовском номере за 1953 год газета опубликовала извещение ЦК КПСС, Совета Министров СССР и Президиума Верховного Совета СССР о “тягчайшей утрате для партии, трудящихся Советской страны и всего мира” – о смерти после тяжелой болезни Председателя Совета Министров СССР и секретаря Центрального Комитета КПСС Иосифа Виссарионовича Сталина.

Умер Сталин! Ушел из жизни “мудрый вождь и учитель” и, между прочим, основатель и автор газеты “За прочный мир, за народную демократию!”, чей властный диктат ощущался в редакции в любой день и час.

Следующий номер нашей газеты был целиком посвящен этому событию. Перепечатывались из советских газет сообщения о его похоронах – о траурном митинге на Красной площади, полные тексты речей Г.М.Маленкова, Л.П.Берия, В.М.Молотова, публиковались статьи Мао Цзе Дуна (из “Правды”, в которой выражалась “скорбь, вызванная этим горем” и выдвигалась задача “скорбь превратить в силу”). Целые полосы занимали в мартовских номерах многочисленные соболезнования центральных комитетов коммунистических и рабочих партий мира. В номере за 20 марта для передовой “Дело Сталина будет жить в веках”, прошедшая коллегию без единой поправки, и официальные сообщения о переменах в Верховном Совета и правительстве Союза.

Увы, в этом же номере газеты опубликовали сообщение о смерти президента Чехословацкой республики и председателя компартии Чехословакии Клемента Готвальда. Он скончался 14 марта после непродолжительной болезни. Всего лишь несколькими днями раньше, на похоронах И.В. Сталина он находился в Москве и стоял на трибуне мавзолея в одном ряду с советскими руководителями и главами коммунистических партий.

В следующем номере продолжались публикации откликов коммунистических партий на смерть Сталина и статей о нем. А в последнем мартовском номере газеты появилось Информационное сообщение о пленуме ЦК КПСС. Председатель Совета Министров Г.М.Маленков по его просьбе освобожден от обязанностей секретаря ЦК КПСС. Был избран Секретариат ЦК КПСС, в который вошли Н.С.Хрущев, М.А.Суслов и другие руководители партии.

В сентябре 1953 года Никита Сергеевич Хрущев избран первым секретарем Центрального комитета КПСС. Информационное сообщение набрали крупным шрифтом, особо выделив на первой странице. В этом же номере публиковались резолюции по его докладу на пленуме ЦК “О мерах дальнейшего развития сельского хозяйства СССР”, а затем и полный текст его доклада, занявший в газете пять полос. Не часто публиковались у нас документы такого масштаба. Начиналось, как позднее говорили в народе, “хрущевское время”, “оттепель”. А для газеты открывалась пора неопределенности и всяческих поисков новых тем, авторских статей, отвечающих духу времени.

По установившейся традиции газета перепечатывала из советских газет краткие информационные сообщения о пленумах Центрального комитета партии и принятых ими решениях. Такого рода сообщения, задолго до наших публикаций обошедшие едва ли не всю мировую печать, не привлекали особого внимания членов редколлегии. Но опубликованное в июле 1953 года сообщение о пленуме ЦК КПСС было предметом длительного обсуждения и внеслужебных разговоров. В сообщении говорилось о “преступных антипартийных и антигосударственных действиях” дотоле всесильного Л.П.Берия. Не следует забывать, его речь на похоронах И.В.Сталина обошла только что мировую печать, опубликована во всех изданиях нашей газеты. Л.П.Берия пленумом ЦК выведен из состава Центрального Комитета и исключен из рядов Коммунистической партии, как враг партии и советского народа Одновременно сообщалось, что Президиум Верховного Совета особым постановлением снял Л.П.Берия с поста первого заместителя Председателя Совета Министров СССР и поста министра внутренних дел СССР. Дело о его преступных действиях передано на рассмотрение Верховного суда СССР. Все ожидали, что последует дальше. И в декабре появились сообщение “В прокуратуре СССР” и в “В Верховном суде СССР” о судебном процессе и приговоре Берии и его сообщников к смертной казни, эти сообщения также обошли всю мировую печать. Разумеется, они появились и в нашей газете. Берия был обвинен во вредительской деятельности. Каганович, выступая на пленуме ЦК КПСС 3 июля 1953 года заявил: “Берия безусловно был связан с международной империалистической разведкой как крупный их агент и шпион. Факты братания с Ранковичем и Тито, после того как Тито приехал из Англии и побывал в Америке. Не случайно его предложение отказа от строительства социализма в ГДР и ориентация на фактическую ликвидацию ГДР. Это линия агента империализма, выполнявшего заказ международных держав – предать нашу Родину в руки империалистов.”

Требуются некоторые пояснения. В мае 1953 года при обсуждении в Кремле нелегкой ситуации с ГДР Берия заявил: “…Нам нужна только мирная Германия и будет там социализм или не будет, нам все равно”. Он мотивировал свою точку зрения еще и тем, что единая Германия станет серьезным противовесом американскому влиянию в Западной Европе. При обыске в его кабинете была найдена записка А.Ранковичу, занимавшему в 1953 году пост заместителя Союзного исполнительного веча ФНРЮ: “Пользуюсь случаем, чтобы передать Вам, товарищ Ранкович, большой привет от товарища Берия, который хорошо помнит Вас. Товарищ Берия поручил мне сообщить Вам, строго конфиденциально, что он и его друзья стоят за необходимость коренного пересмотра и улучшения взаимоотношений обеих стран…” Тогда это была самая жуткая крамола, заикаться о которой, тем более в Коминформе, никто и не помыслить не мог.

Из международных отделов ЦК нам уже не звонили. Не обращались и мы в хорошо знакомые нам директивные инстанции. Между тем, назревали события, которым предстояло многое изменить. В том числе решить судьбу газеты. И судьбу Информационного бюро.

 

Секреты тиражом в миллион

 

Трудности, с которыми мы постоянно сталкивались в редакционной работе, усугублялись тем, что в нашей библиотеке, как не старались мы ее пополнить, отсутствовала новейшая, крайне необходимая редакции документация по вопросам коммунистического движения и деятельности коммунистических и рабочих партий. А то, что имелось, носило гриф “секретно” и даже “совершенно секретно” и для работы в газете было совершенно не пригодно.

Конечно, мы получали кое-какую помощь от работников канцелярии Информбюро, находившейся в соседнем с редакцией подъезде. Но эта помощь была ограниченной, эпизодической и, чаще всего, заключалась в советах “не разглашать” то одно, то другое.

С первых же дней моей работы в редакции газеты “За прочный мир, за народную демократию!” меня поначалу удивляла и искусственная изоляция ее сотрудников от окружающей нас румынской действительности. Казалось, мы делаем не массовую газету, еженедельник с гигантским по тем временам тиражом и на десятках языков мира, а какое-то недоступное простому пониманию, весьма специфическое дело, составляющее и государственную, и военную, и служебную тайну.

У ворот, ведущих в наш городок, как я уже упоминал, днем и ночью стояла вооруженная охрана милицейского типа. Она, надо сказать, пригодилась, когда по ночам сразу после смерти Сталина вокруг нас постреливали. Входить на территорию и выходить за ворота разрешалось только по предъявлению служебных удостоверений, в которых не упоминалась организация, выдавшая эти удостоверения, или по разовым пропускам. Служебные эти удостоверения весьма анонимного характера выдавались штатному работнику газеты особой службой Информбюро. Разовые же пропуска выписывались только по особому разрешению руководящих работников секретариата Информбюро или по просьбам членов редакционной коллегии газеты, направленными с курьером в “бюро пропусков”. Бюро располагалось неподалеку от наших ворот в небольшом, ранее пустовавшем домике на улице Барчану.

Секретность, которая таким вот способом процветала, часто ставила в тупик редакторов отделов и руководителей редакций иностранных изданий. Даже перспективно-тематические планы и планы текущих номеров, размноженные для членов коллегии, запрещалось выносить из зала заседаний. После обсуждения их обычно собирали и уничтожали наши девушки, работницы секретариата.

Работников секретариата беспокоила и сохранность материалов ТАСС, в особенности тех, что поступали сюда с пометкой “не для печати” или “для сведения редакции”. Чаще всего такие “материалы” представляли собой простые переводы на русский язык некоторых сообщений телеграфных агентств Европы и Америки или статей крупных европейских или американских газет и журналов, открыто лежавших на столах чуть ли не у каждого из сотрудников, знавших тот или иной язык. То, что у нас считалось “секретным” и хранилось в стальных сейфах “за семью замками”, как правило, давно уже гуляло по страницам зарубежной печати.

К чему такая “секретность, о которой сотрудник французской редакции Луи Горен сказал, что эта “секретность тиражом в десятки миллионов экземпляров”, может привести (и не раз приводила!), показывает хотя бы такой комический случай.

В нашу редакцию приехал новый литературный работник, хорошо воспитанный, но впервые попавший за границу, да еще для работы в столь серьезном печатном органе. Перед его отъездом из Москвы в отделе пропаганды и в международном отделе ЦК он выслушал столько предупреждений о “секретности” аппарата редакции и особой миссии газеты, что даже собственной жене перед отъездом не сказал, в какую-такую “длительную командировку” и куда едет. Оставил ей только телефон товарища, оформлявшего его отъезд. Предупредил - звонить лишь в исключительных случаях! Правда, пообещал, будет писать и посоветовал “ждать писем”. А когда прилетел в Бухарест, устроился и начал работать, то главное о чем думал, - как бы “не проболтаться”. Работая над рукописью, вычитывая гранку или полосу, остерегался любого живого слова и крайне удивлялся тому, что многие его замечания, поправки и вычерки целых предложений секретариат редакции не принимал всерьез.

Шло время. И вот выяснилось, что наш новый работник, помятуя о “секретности”, просто опасался личного творчества и при подготовке тех или иных материалов шел по весьма облегченному пути: брал советские газеты “Правду”, “Известия”, “Труд”, в которых, как он считал, уже не могло быть ничего “секретного”, и заимствовал оттуда целые предложения, многие аргументы, а то и композицию. Любопытно, что эти его проделки первыми заметили переводчики иностранных изданий.

Пришлось побеседовать с товарищем о том, что в журналистике именуется плагиатом, что можно и что нельзя, что действительно секретно, а что ошибочно именуется “секретным”, хотя всему миру, кроме разве советских читателей, давно известно из печати и радио и притом во всех деталях.

 

Закат

 

Слов нет, редакция поступала разумно, перепечатывая из национальных органов коммунистической и демократической печати полные тексты Программы компартии Великобритании “Путь Британии к социализму”; проект Программы компартии Индии и ее предвыборный манифест; новую программу компартии Японии; проект Программы компартии Бразилии; Программу компартии Испании – о ее борьбе за независимость и демократизацию Испании, за коренное улучшение жизненных условий испанского народа, принятую V съездом этой партии, как и некоторые другие общезначимые документы международного коммунистического движения. Мы, конечно, знали, материалы, которыми мы заполняем целые полосы, уже ранее опубликованы не только в национальных коммунистических газетах, а в извлечениях – в печати многих других стран. В Великобритании, Индии и Японии их издали брошюрами, вышедшими в свет своевременно и весьма солидными тиражами. Но в каждом из этих документов содержалось новое слово о стратегии и тактике современного коммунистического движения. Газете еще предстояло рассмотреть их всесторонне, с привлечением весьма квалифицированных авторов.

Были полностью опубликованы также Обращение Всемирного совета мира о заключении Пакта мира (март 1951г.), его же Обращение к правительствам четырех держав и ко всем народам, принятые Всемирным советом резолюции относительно положения в Японии и Корее (июль 1952 года) и другие документы движения сторонников мира. К этому международному движению газета всегда относилась с первостепенным вниманием и охотно открывала ему свои страницы.

Под нажимом шеф-редактора, обычно ссылавшегося на “особую важность” тех или иных партийных или государственных документов, уже в 1954 году, но особенно в 1955 и 1956 годах широким потоком пошли на страницах газеты обширные перепечатки из “Правды”, “Женьминжибао”, “Юманите” и других органов коммунистической печати. Опыт упомянутого мной, незадачливого журналиста, помешавшегося на секретности, пригодился. Перестраховка из элементарного плагиата перешла в ранг официальной политики газеты. Перепечатывалось чаще всего то, что уже обошло чуть ли не всю мировую печать в полном виде или изложении. И еженедельник наш все меньше походил на боевой политический орган со своим оригинальным лицом, каким он несомненно являлся и за что его ценили читатели.

Реже выступали теперь на его страницах известные публицисты-международники. Так, печатавшийся у нас постоянно и особо запомнившийся читателям своими статьями “Народы мира не хотят войны”(апрель 1949 г.) и “С Советским Союзом на вечные времена” (май 1950 г.) Ян Дрда в 1955 году опубликовал только одну статью “Знаменосцы новой жизни” (май 1955 г.) и на том закончил свое сотрудничество с газетой. Альберт Норден, выступления которого в первые годы газеты высоко ценились в редакции с1951 года уже не писал для нас. Итак, газета, которая могла бы стать международным знаменем “хрущевской оттепели” не желала соответствовать новым веяниям политической жизни.

И собратья по перу это тонко подметили. Не присылал новых своих статей и Дж.Джерманетто, который в августе 1950 года опубликовал весьма острую статью “Святой год и политика Ватикана”, вызвавшие шумные отклики в прессе ряда стран. Андрэ Стиль писал нам не так часто и раньше, но после своей статьи “Голос французской нации” для нашей газеты не прислал ни строчки, несмотря на неоднократные к нему обращения. И даже известный советский публицист-правдист Давид Заславский, которого еще Ильич ласково называл “самым продажным пером России”, чьи статьи и фельетоны “Чудо блаженного Дегасперия”, “Атомы и блоки”, “Неделя американских невольников печати”, появившиеся в газете в 1947-1949 годах, также прервал сотрудничество с нами из-за “сильной занятости”. Потерю высоко ценимых читателями авторов коллегия редакции переживала весьма остро. Но, увы! – тогдашнего главного редактора это вроде даже устраивало. И газета все чаще заполнялась уже широко известными, большей частью широко растиражированными официальными документами. Выходил устаревший сборник уже опубликованных где-то материалов.

В мае 1953 года из “Правды” перепечатали огромные статьи “К выступлению президента Эйзенхауэра” и “К современному международному положению”. Такая журналистская находка вызвала разногласия внутри коллегии и нарекания в особенности представителей народно-демократических стран. Все знали, что подобные темы постоянно разрабатывались газетой. Вспоминаю, что по другому президентскому посланию к американскому народу и мне по поручению шеф-редактора П.Ф.Юдина пришлось немало потрудиться над специальной статьей, опубликованной еще в 1949 году.

Почему же теперь мощный квалифицированный коллектив, всесторонне подготовленный и отлично связанный с международным коммунистическим и демократическим движением, перешел к перепечатке политически острых материалов из авторитетных источников? Уклонился от подготовки собственных выступлений на столь весомые темы? Видимо, потому что так было проще и спокойнее, прежде всего, самому шеф-редактору. Едва ли он мог ожидать каких-то неприятностей в связи с простой перепечаткой из советских газет, а вот создание собственного выступления на ту же тему требовало весомой ответственности и полной уверенности в том, что удастся сделать это хорошо и, уж во всяком случае, “не подкачать”.

Из “Правлы” и других советских изданий полностью перепечатали многостраничные “Тезисы” Института Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина “Пятьдесят лет первой русской революции”, а затем и доклад П.Н.Поспелова на заседании Московского Совета на эту тему; доклад В.М. Молотова о международном положении и внешней политике СССР на совместном заседании палат Верховного Совета; Декларация государств – участников Варшавского договора о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи; стенограммы бесед советских руководителей с иностранными корреспондентами и наезжавшими в СССР парламентскими делегациями зарубежных стран. Наконец, были полностью опубликованы во всех изданиях Заключительное коммюнике Варшавского совещания европейских государств и Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной помощи между Албанией, Болгарией, Венгрией, ГДР, Польшей, Румынией СССР.

Но и с такого рода щедрыми перепечатками официальных документов на весьма близкие газете темы члены коллегии не всегда соглашались. Хотя о них и говорилось на заседаниях коллегии, что дополнительный миллион тиража на многих языках мира этим документам “не повредит”, но этому всегда сопутствовало и такое суждение: разве нельзя было передать читателям их содержание в изложении, сопроводить комментариями, исходившими от редакции, или статьями известных авторов? Это было бы непременно прочитано всеми читателями, тогда как официальный текст документа, с которым они уже встречались в ежедневной печати своих стран, не вызывал их интереса и не побуждал к повторному прочтению.

Тем более совершенно непонятной показалась публикация полных тестов таких документов как доклад Н.С. Хрущева “Об увеличении производства продуктов животноводства”, с которым в январе 1955 года он выступил на пленуме ЦК КПСС, или доклад Мао Цзе Дуна “Вопросы кооперации в сельском хозяйстве” и резолюция пленума ЦК компартии Китая по этому докладу, а затем и проект программ развития сельского хозяйства Китайской Народной Республики на 1956-1967 годы.

Огромные публикации, столь понятные и полезные для печати своих стран, к тому же обошедшие международную печать в виде информационных сообщений, отнимали у нашей газеты многие ее полосы и вызывали недоумение, а то и раздражение читателей, раньше с интересом ожидавшие ее еженедельного номера. Еще более неактуальными и потерянными для читателей оказались те номера газеты, в которых многие-многие полосы были заняты Директивами XX съезда партии по шестилетнему плану развития народного хозяйства СССР на 1956-1960 годы (до шести полос), Отчетный доклад ЦК КПСС XX съезду (девять с лишним полос), доклад о Директивах XX съезда (пять полос), выступления делегатов и речи зарубежных гостей на этом съезде и опять – полный тект уже принятых съездом Директив. К моменту появления этих документов в нашей газете они уже были переведены на многие языки (разумеется не нашими переводчиками), широко опубликованы в ежедневной печати и даже изданы в виде приложений к газетам и небольших брошюр.

Бросалось в глаза и совершенно недопустимое в газетном деле единообразие в подаче хотя и весьма важных, но явно нечитаемых официальных документов, способных привлечь внимание лишь той страны, от правительственных или партийных центров которой они исходили. Буквально из номера в номер на страницах газеты шли доклады и резолюции по докладам, рассматривающие экономические проблемы одной единственной страны, коммюнике, заявления и выступления, которые уже появлялись несколькими днями, а то и неделями раньше в печати тех стран, откуда они исходили. Так в марте 1954 года публикуется Отчет Центрального Комитета II съезду Польской объединенной рабочей партии, с которым на заседании этого съезда выступил Болеслав Берут, и в этом же номере речь Н.С. Хрущева, произнесенная там же. Полные тексты этих документов были переданы польским радиовещанием и опубликованы в польской печати, а сообщения об их содержании обошли весь мир. В нашей газете они заняли несколько явно потерянных полос, ибо читатели не могли почерпнуть что-то новое из такого рода запоздалых публикаций. Но редакция газеты, не задумываясь, вводит в систему такую практику. Одна за другой следуют перепечатки, в которых нет никакой нужды.

В мае того же 1954 года публикуется Отчетный доклад Центрального комитета Венгерской партии трудящихся ее II съезду, с которым выступил Матиас Ракоши, и речь К.Е.Ворошилова, участвовавшего в работе съезда во главе делегации КПСС.

В середине июня Отчет Центрального Комитета Коммунистической партии Чехословакии X съезду КПЧ, с которым выступил Антонин Новотный, и здесь же речь Н.С.Хрущева, возглавлявшего делегацию КПСС.

На торжественном заседании в Варшаве, посвященном 10-летию Польской Народной Республики, с докладом выступает Болеслав Берут. Его доклад публикуется в нашей газете с небольшими сокращениями в номере за 23 июля. Здесь же идет и полный текст речи Н.А.Булганина.

В августе в Бухаресте проходит торжественное заседание, посвященное десятой годовщине освобождения Румынии. С докладом выступает Георге Георгиу-Деж и его доклад полностью публикуется в газете. На торжественном заседании произносит приветственную речь Н.М.Шверник, она также попадает в очередной номер газеты, который выходит в свет через пять дней после этих торжеств.

В сентябре на торжественном заседании в Софии “Десятая годовщина народного вооруженного восстания 9 сентября” доклад читает Вылко Червенков. В том же номере, в котором публикуется этот доклад появляется и речь М.З.Сабурова. И мы в редакции искренне радуемся тому, что эта наша публикация отстала в основных изданиях лишь на один день (в изданиях, выходивших в других странах, на много больше).

В начале октября отмечается пятилетие Германской Демократической Республики. К этой дате в номере за 1 октября приурочивается статья Отто Гротеволя. Но уже в следующем номере публикуется его речь на эту же тему, а также речь В.М. Молотова на торжественном заседании в Берлине. Опять и опять явно потерянные номера.

Вскоре отмечается пять лет со времени создания Китайской Народной Республики. Помимо отчета о всенародных торжествах у нас публикуется речь Чжоу Эньлая и Н.С. Хрущева на торжественном заседании в Пекине, состоявшемся 30 сентября. Редакцию, видимо, ничуть не смущает, что всего лишь неделю назад ею был опубликован доклад Чжоу Эньлая на первой сессии Всекитайского собрания народных представителей “О работе правительства Китайской Народной Республики”, с которым он выступил 23 сентября.

Особенно богат был подобного рода перепечатками 1955 год. В апреле этого года отмечается десятилетие освобождения Венгрии Красной Армией. В газете идут доклад М.Ракоши и речь К.Е.Ворошилова.

В мае почти одновременно – десятая годовщина освобождения Германии от фашизма и десятая годовщина освобождения Чехословакии от гитлеровской оккупации. Полный номер за 13 мая занимают доклад Отто Гротеволя и речь М.Г.Первухина – из Берлина, доклад В.Широкого и речь Л.М.Кагановича – из Праги.

В июле – митинг в Берлине по случаю пребывания в ГДР советской правительственной делегации, в газете полные тексты речей О.Гротеволя и Н.С.Хрущева.

В августе – празднование в Бухаресте одиннадцатой годовщины освобождения Румынии, в газете – полные тексты доклада Г.Георгиу-Дежа и выступления Н.С.Хрущева.

В октябре – шестая годовщина ГДР, в газете – доклад О.Гротеволя и речь М.С.Суслова.

В декабре – Второй съезд Румынской рабочей партии, в газете – Отчетный доклад ЦК, с которым выступил Г.Георгиу-Деж и приветственные речи – от ЦК КПСС, ее произнес глава делегации А.И.Кириченко, и от компартии Китая – Чжу Дэ.

И это далеко не все доклады и речи, резолюции и постановления, заявления и сообщения, перепечатанные, как правило, полностью и постоянно с серьезным опозданием в 1955 году. Уже в январе и феврале этого года были опубликованы целиком постановление Пленума ЦК КПСС об увеличении производства продукции животноводства и доклад Н.С. Хрущева на эту хотя и важную, но весьма не созвучную с главной задачей газеты тему. А это полосы и полосы – без учета целесообразности их перепечатки, без учета подлинных тематических интересов читателей в особенности в далеких от СССР странах мира.

Не представляются созвучными с интересами читателей международной газеты также объемистое сообщение о совещании в Москве работников советской промышленности и обращенные к его участникам речи Н.А.Булганина, и Н.С. Хрущева, полные тексты которых появляются, конечно, с опозданием на страницах газеты. И доклад Н.А.Булганина на июльском Пленуме ЦК КПСС о задачах по дальнейшему подъему промышленности. Думается, что доклад Мао Цзе Дуна и резолюции пленума ЦК компартии Китая о кооперировании в сельском хозяйстве также могли быть поданы в газете не целиком, а в сжатом информационном изложении. Я уже не говорю о некоторых многостраничных февральских и мартовских номерах газеты за 1956 год, целиком занятых перепечатанными с невероятным опозданием из советских газет документами состоявшегося в начале февраля XX съезд КПСС. Полагаю, это обстоятельство ярко иллюстрирует необходимость перемен, о которых и говорили большевики на указанном съезде. Классики марксизма утверждали: каждый народ достоин того правительства, которое имеет; а нации, как и женщине, нельзя простить, если ее употребит по прямому назначению первый встречный авантюрист.

Признаюсь, что в то время – уже после кончины Сталина – советских работников газеты почему-то не смущали эти бесчисленные перепечатки. Тем более, что с лета 1953 года редакционный состав как то неуловимо стал меняться. Появлялись новые лица. Их живо интересовали местные магазины, возможности понакупить ширпотреба, мало известного в то время в СССР. Это было знамение совсем другой эпохи. В сумрачное безжалостное время конца сороковых – начала пятидесятых эти люди где-то прятались. А потом выпорхнули как крылатые тараканы и встали в очереди у прилавка. Раньше с ними разом бы разобрались по партийной линии, а то и заподозрили бы в буржуазном или еще каком-нибудь уклоне.

Это новое поколение быстро приспособилось к бездумной работе, а может просто и не знало о существовании другой. Достаточно было получить “указание” или “согласие” исполнявшего обязанности шеф-редактора. Преобладали другие опасения – как бы не проглядеть появляющиеся в советской печати важные документы. При их появлении мы словно бы забывали, что газета распространяется не только в СССР, где ее тираж не столь велик, как в других странах, что ее издания идут и в те страны, где задачи стоящие, скажем, перед сельским хозяйством СССР, никого особо не интересуют. Номера с такого рода материалами, как потом напишут читатели из Испании или Австралии, не стоят для них тех денег, которые им пришлось заплатить, подписываясь на нашу газету. Вообщем, народ в газете постарался максимально облегчить себе работу и не о чем серьезно не думать. Пребывание в Бухаресте они расценивали как свалившуюся с неба краткую заграничную командировку, благами которой глупо было бы не воспользоваться.

В марте 1954 года в газете было перепечатано из московской прессы постановление Пленума ЦК КПСС “О дальнейшем увеличении производства зерна в стране и об освоении целинных и залежных земель”, а затем и доклад Н.С.Хрущева по этому же вопросу и под таким же заголовком. На заседании коллегии мы, советские работники газеты, подверглись весьма основательной критике и острым замечаниям. Нам указывали, что предлагая к включению в очередной номер такого рода документы на узкоспециальные темы, мы словно бы забываем, что во многих зарубежных газетах уже опубликованы информационные сообщения об их содержании. И нашей газете, коль скоро она является газетой не советской, а международной, следовало бы поступить подобным образом. Но критика, как уже сказано, быстро забывалась. И уже 2 июля на первой странице, по немотивированному настоянию и.о. шеф-редактора, мы публикуем постановление пленума ЦК КПСС (принятое 24 июня) об итогах весеннего сева, уходе за посевами, о подготовке к уборке урожая и обеспечении выполнения плана заготовок сельскохозяйственных продуктов. Затем перепечатываем речи Г.М. Маленкова и Н.С. Хрущева о прениях о Государственном бюджете СССР на 1954 год на заседаниях палат Верховного Совета СССР.

Конечно же, обо всех этих документах еженедельная международная газета вполне могла дать хорошо подготовленные информационные сообщения. Их с интересом прочли бы повсюду. Между тем, их полные тексты, к недоумению читателей, заняли множество полос в газете, прошли во всех ее изданиях и, разумеется, не вызвали повышения их тиража, к чему ее издатели вроде бы искренне стремились. В редакцию все чаще поступали читательские письма с упреками за такого рода бесцельные публикации.

К тому же выходившие в разных странах другие еженедельные издания по содержанию своему оказывались много интереснее, да и оформлялись лучше, привлекательнее. Наши попытки что-то перенять у таких, например, еженедельных французских газет, как “Франс Нувель”, “Леттр Франсез” или “Ригар”, у венгерских еженедельников “Иродальми уйшаг” или “Сабад фалд”, как чешские “Литературные новины” или румынский “Контемпоранул” ни к чему не привели. Требовалось не просто “следовать примеру”, но предложить и что-то свое, что отличало бы наш еженедельник от его аналогов, привлекало внимание читателей, вызвало у них желание не только перелистать его страницы, но непременно прочитать и сохранить. Но появлялся на белый свет номер за номером и все они оказывались неотличимыми один от другого. Газета и оформлялась-то по заведенному с первых ее номеров невразумительному образцу.

Я все чаще задумывался над тем, что в таких условиях газете не выжить. Между тем любые попытки изменить положение, даже самые незамысловатые предложения каким-то образом оживить ее страницы, обогатить содержание и оформление не получали поддержки и.о. шеф-редактора, не рассматривались им и не выносились на обсуждение коллегии. Перепечатки из советских газет продолжали заполнять буквально все полосы нашего еженедельника. И с каждым новой перепечаткой интерес к газете, в особенности – в далеких от СССР странах, явно угасал.

Это был очевидный закат газеты “За прочный мир, за народную демократию!” Читатели все меньше понимали, с какой целью издается газета и что с нею происходит. Катастрофические итоги подписки на 1956 год недвусмысленно это подтвердили.

Возвращение

В конце декабря 1955 года я обратился с письменной просьбой в ЦК КПСС вернуть меня на родину. Просьба моя была удовлетворена. Решение об этом я получил примерно через неделю и тогда же был утвержден ответственным консультантом Международного отдела Центрального Комитета.

В самом начале января 1956 года я простился с коллективом газеты “За прочный мир, за народную демократию!” и членами ее редакционной коллегии. Вернулся в Москву. Здесь три месяца мытарств в общежитиях. Наиболее памятное из них помещалось в нижнем этаже большого углового дома на Пушкинской площади, где теперь обосновалась редакция “Московских новостей. “Московские новости”, выходящие на нескольких языках в какой-то мере можно считать наследницей еженедельника “За прочный мир, за народную демократию!”. Многие из иностранных сотрудников, по тем или иным причинам не торопившиеся вернуться к себе на родину, работали в московском еженедельнике, и редакторами и просто переводчиками. Такие дела.

Наконец, я получил квартиру в новом доме в окраинном районе столицы. Конечно, ни общежитие на Пушкинской, ни новая квартира ничуть не были похожи на роскошные апартаменты, принадлежавшие ранее какому-нибудь “румынскому боярину средней руки”, в которых мы жили в Бухаресте. Три светлые, прекрасно меблированые комнаты плюс огромный холл с двумя креслами, где румынский боярин располагался для беседы с приличным посетителем. Даже комната для прислуги, которой у нас как у советских людей не было, и два туалета, причем один как раз для не существовавшей прислуги. Но московская квартира оказалась куда более благоустроенной, чем наше жилье в послевоенном, полуразрушенном Минске. К тому же это была уже не просто “квартира”, это уже был свой дом, своя страна. И это поднимало настроение и воодушевляло.

Считаю, что самое ценное, что содержалось в моем багаже, когда я улетал из Бухареста, была подшивка нашей газеты в плотных переплетах: огромный труд и приметная часть моей жизни, моего активного участия в качестве представителя советской журналистики в многоязычной международной печати.

В середине апреля 1956 года, в номере 16-ом, который я купил в книжном киоске неподалеку от своего дома, я прочитал Информационное сообщение “О прекращении деятельности Информационного бюро коммунистических и рабочих партий”.

В сообщении говорилось, что Информационное бюро и его печатный орган – газета “За прочный мир, за народную демократию!” сыграли положительную роль в деле развития и укрепления братских связей и взаимного обмена опытом между коммунистическими и рабочими партиями, освещения вопросов марксистско-ленинской теории применительно к конкретным условиям отдельных стран и опыта международного коммунистического движения. Но в мире сложились новые условия для рабочего и коммунистического движения. Информбюро по своему составу и по содержанию своей деятельности уже не отвечало этим новым условиям, оно исчерпало свои функции и, в связи с этим по взаимному согласию компартий, представители которых подписали это сообщение, было принято решение прекратить деятельность Информационного бюро и издание его органа - газеты “За прочный мир, за народную демократию!”

Принятому компартиями решению газета в этом же номере посвятило передовую статью “За дальнейшее развитие и укрепление международного коммунистического движения”. Но это был уже формальный акт. В статье не содержалось ничего нового в сравнении с текстом официального сообщения, никаких более подробных объяснений, которых в праве были ожидать читатели. О падении читательского интереса к газете и – надо думать – к идеям, провозглашаемым ею из номера в номер, не было сказано ни слова.

Думается, что закрытие газеты, распространявшейся буквально по всему миру и на многих языках, не могло быть объяснено только ссылкой на прекращение деятельности ее издателя. Были, как видно, и другие, более веские причины и, в первую очередь утрата газетой идейной новизны, надоевшее, неубедительное повторение ею сомнительных “марксистских истин”. Не составляло секрета также то, о чем газета старательно умалчивала: зримо нараставшие противоречия в политике и организационной работе многих компартий. Читателям, далеким от коммунистических доктрин, в подобном еженедельнике уже нечего было читать. К тому же и сама редколлегия и состав сотрудников редакции к тому времени заметно изменились. Коллектив стал менее квалифицированным и пригодным для действенного воплощения наиболее острых и волнующих миллионы людей тем и задач международного демократического движения.

Последний номер газеты, которой мною было отдано без малого семь лет, вышел в свет через четыре месяца после моего отъезда из Бухареста. Случилось то, что и должно было случиться после XX съезда Коммунистической партии Советского Союза, - фактически именно им и заканчивается история об этом удивительном эксперименте в сфере международной журналистики, каким была на протяжении многих лет газета “За прочный мир, за народную демократию!”.

----------------------------------------------------------