Николай Юрьевич Романов

История одного перевода

Осенью 1987 года, под эгидой горбачевской Перестройки, в Москве проводился международный кинофестиваль. Предварительно, все предполагавшиеся к показу на киноэкранах фильмы показывались особому закрытому партийному комитету, членам ЦК, КГБ и МИД в целях выявления идеологически разлагающих факторов. В числе прочих представителей нашего ВУЗ-а, на синхронный закадровый перевод фильмов с китайского языка был приглашен и Алексей Вермельев, - в настоящее время, крупный специалист по Китаю и этно-азиатским странам Юго-Восточной Азии. Алексей уже тогда подавал очень большие надежды как специалист-международник, но вместе с тем, как и всякий советский человек, большую часть жизни проведший за рубежом, он обладал известной свободой нравов и взглядов и у него по этой причине было множество недоброжелателей в ВУЗ-е, желавших испортить ему карьеру. 

Так было и в этот раз. Все расселись по местам, в зале погас свет, началась картина и тут Алексей к своему ужасу понял, что фильм – не на китайском, а на японском языке. И переводить его он не может. Но нужно было как-то выходить из положения, и он начал импровизировать: «Режиссер: Си-Цзинь-Пу, Оператор: Цзинь-Си-Пу, Звукорежиссер: Си-Пу-Цзин» и т.д. Титры прошли, - пошло действие. Ориентируясь сугубо по тому, что делали герои на экране, Алексей начал выдумывать и пересказывать сюжет, хотя он не понимал ни слова из того, что говорили актеры. 

Это ему успешно удавалось примерно до середины картины, когда в какой-то момент два действующих лица оказались едущими на лошадях по пустыне, переговариваясь о чем-то между собой. О чем, - догадаться было невозможно. И Алексей начал выдумывать. Сначала долго говорил один актер, якобы рассказывая историю своей семьи и перечисляя ее членов, а затем начал говорить второй. Тоже якобы рассказывая о своей семье. Все шло хорошо ровно до того момента, пока один из героев вдруг не выхватил самурайский меч и не зарубил второго. Повисла секундная пауза, - ведь весь их разговор протекал очень мирно и не предвещал никакой подобной развязки. Но Алексей через мгновение нашелся и здесь. «- Не нравится мне твоя семья !» - закончил он затянувшийся диалог героев.      

После показа Вермельева била с холодным потом от нервных переживаний от пережитого истерика и он пил чашку за чашкой кофе в фойе кинотеатра, когда к нему подошел улыбчивый человек в костюме, - оказавшийся высокопоставленным сотрудником КГБ, "приставленным" для контроля к официальным лицам, свободно владевшим (как выяснилось) несколькими восточными языками, - и со словами "Ну ты и молодец ! Хвалю !" по-отечески похлопал его по плечу. Попутно задав несколько вопросов о причинах произошедшего расстроенному студенту и уяснив, что перед ним действительно стоит китаист, а не японист. Сам-то он прекрасно понимал то, что происходило на экране. Стоит ли говорить о том, что у Вермельева потом недоброжелателей в институте не осталось ни одного, а те, что были замешаны в эту историю, вдруг оказались вне стен родного ВУЗ-а.

Николай Ю.Романов

----

PS. На самом деле, подобные истории в годы СССР в сфере искусства кино редкостью не были. Так, одна из них была описана в М.Веллера в его рассказе «Чухонский перевод» («Перевод с ангольского»), а также у В.Познера в его воспоминаниях о студенческой жизни. Сразу замечу, что это – вовсе не «кочующая» история, как принято считать. Связано это было с тем, что фильмы, представлявшиеся для просмотра высоким чинам в партии и правительстве в годы СССР, часто в самый последний момент меняли. В соответствии с предпочтениями того или иного стоявшего во главе просмотровой комиссии должностного лица. Которое, например, не хотело смотреть индийский, афганский или вьетнамский фильм, а по выбору имело право заменить его, скажем, на французский или иной, более «цивилизованный». О чем, разумеется, часто забывали или просто не успевали уведомить не только администраторов, подбиравших переводчиков, но и самих ангажирванных переводчиков, приезжавших переводить со знакомого им португальского языка, а оказывавшихся пееред необходимость «переводить», скажем, с персидского. А не только ошибались, «ослышавшись» по телефону в названии языка, как было в моем случае.