Николай Юрьевич Романов

 

Николай Ю.Романов («Из неоконченных мемуаров»)

В тот страшный и переломный для всей страны в его завершающей историчности год зима была какой-то совсем уж холодной, стылой и совершенно бесснежной, и поэтому, подходивший уже к концу декабрь казался особенно беспросветно темным и чудовищно промозглым, а от жесткого колющего ветра, - в котором в бело-голубом свете мощных прожекторов кружились тысячи острых ранящих кожу и набивающихся под шарфы, в карманы и в рукава льдинок, - не спасали ни высоко поднятые воротники теплых курток и пальто, ни натянутые чуть ли не до плеч меховые шапки. 

В замершей прибитой морозом темной Москве все уже давно завечерело. Покрытые блестящим инеем стрелки Курантов на Спасской башне Московского Кремля отсчитывали последние часы официального существования уже безвозвратно рассыпавшейся к тому моменту на куски и ушедшей в небытие Великой Державы. Становились документальной историей последние минуты Советского Союза. 

В 19 часов 30 минут Руководитель Администрации Президента Российской Федерации подписал распоряжение № 190 от 25 декабря 1991 года о спуске Государственного флага СССР и поднятии Государственного флага Российской Федерации над Московским Кремлем, а уже в 19 часов 35 минут по московскому времени, явно торопясь, суетясь с непривычки и нервничая, заранее и заблаговременно забравшиеся наверх темные и мешковатые человеческие фигуры начали спускать с флагштока над круглым черным куполом здания Сенатского дворца в Кремле последний флаг Советского Союза. 

Часть из них, принадлежавшая, видимо, к постоянным работникам знаменной группы, делала свое дело спокойно и уверенно, в то время как вокруг них, - и это хорошо видно даже на скупых кадрах хроники того времени, - размахивая руками, нервно увивались какие-то жестикулирующие посторонние в пальто субъекты, явно оказавшиеся на куполе здания Сената в первый раз в жизни, и которым не терпелось с него как можно быстрее спуститься вниз, поскорее закончив дело.

Подобно языку горящего в черном камине ночи пламени, большое ярко-красное полотнище с белыми серпом и молотом в левом верхнем углу яростно хлопало и трепетало на сильном ледяном ветру, развеваясь в полосах яркого электрического света, поминутно угрожая сбросить вниз покушавшихся на него и на олицетворяемую им страну и историю людей, - поэтому на то, чтобы «скрутить» последнее знамя Страны Советов, у ангажированных для этого «особистов» из кремлевской комендатуры, - входивших в число «своих сотрудников» уже новой российской администрации, - ушло несколько больше времени, чем ожидалось, и прошло лишь десять или даже более того минут прежде чем по флагштоку вверх, на смену привычному красному флагу, медленно и неуверенно поползло уже новое, нынешнее, бело-красно-синее, полосатое знамя Российской Федерации, наспех сшитое и скроенное работницами швейного предприятия тогда еще существовавшей Трехгорной ткацкой мануфактуры и оперативно привезенное в этот вечер в Кремль из Дома Правительства буквально за несколько минут до подписания официального распоряжения о начале церемонии спуска последнего советского флага над Кремлем. 

Новая власть ждать не хотела, да и не могла. Так что российское полотнище, поднятое в тот вечер над зданием Сенатского дворца, хоть и отображало собой новый символ российской государственности, но уже через несколько дней, тоже поздним вечером, было спешно заменено на новое, более надежное, сшитое и скроенное из полос специальной плотной ткани, способной противостоять сильному зимнему ветру, в считанные дни успевшему местами изорвать до черных дыр и до клочьев бахромы новый и самый первый российский флаг, - насквозь к тому моменту уже проледеневший и буквально разламывавшийся на куски и ленты прямо на кремлевском флагштоке, - ветра, словно язвительно мстящему этому новоявленному куску материи и поднявшим ему над Сенатским дворцом людям за их дерзость.

Но что было дальше в тот вечер, 25 декабря 1991 года ? И какова настоящая, реальная судьба последнего красного флага с купола Сенатского дворца, а не та историческая легенда, которую можно прочитать на этот счет у разного рода историков и в учебниках написанной ими новейшей истории страны ? Что стало потом с только что снятым с флагштока советским полотнищем стандартного размера 3х6 (1:2) метров (о чем, кстати говоря, могли задать вопрос и на т.н. «мандатной комиссии» при поступлении в МГИМО МИД РФ) и как им распорядилась его последующая дальнейшая судьба ? 

Традиционно считается, что «то самое» последнее знамя СССР, которое было спущено с флагштока над куполом Сенатского дворца в Московском Кремле вечером 25 декабря 1991 года, сегодня хранится в «ельцинском» центре в Екатеринбурге (бывший город Свердловск), в России, и его подлинность якобы засвидетельствована сделанной на нем подписью и ныне здравствующего, но уже бывшего команданта Кремля М.И.Барсукова. 

В соответствии с бытующей на этот счет официальной государственной легендой, Барсуков якобы самолично вывел под объективами корреспондентских камер на последнем советском знамени слова «25 декабря 1991 года в 19:45 поднят Государственный флаг РФ». После чего, свернутый «сенатский» флаг СССР, якобы совершив несколько перемещений по различным запасникам и хранилищам, в итоге осел в «ельцинском» музее российской демократии в Екатеринбурге в том самом виде, в каком и сегодня его там можно официально наблюдать.

Однако весь вопрос в том, что хранящееся в этом музее «последнее» знамя СССР – не настоящее. И даже … не подлинное. Даже несмотря на наличествующую на нем «терминальную» надпись. И оно не имело никакого отношения к событиям конца декабря 1991 года над Кремлем, знаменовавшими собой окончательную гибель СССР и официальную точку, поставленную «демократами» в истории этой страны перед всем миром. 

Все дело в том, что «то самое» советское знамя не просто не сохранилось, а было … варварски уничтожено опьяневшим от всего происходящего «силовым» персоналом Кремля из числа т.н. «перекрасившихся» лиц и прочими инициативно настроенными гражданами из числа представителей новой российской власти сразу же после его снятия, в тот же самый вечер, прямо под стенами Кремля, на мостовой у здания Сенатского дворца, вдали от глаз собравшейся по этому случаю на Красной площади толпы. И по этой причине в экспозицию никакого музея попасть ни оно само, ни даже его … жалкие остатки не могли. 

Так что с тем же успехом, М.И.Барсуков, лично участвовавший с его слов в данной операции, мог подобным же образом подписать вместо советского знамени с купола Сенатского дворца и скатерть с какого-нибудь кремлевского стола или штору и гардину, висевшие в тот момент в каком-нибудь из кремлевских залов. А вся знаменательная история с оставлением им автографа на последнем снятом советском флаге, - увековечившим это событие и его в нем участие, - была проделана уже впоследствии на публику и под объективы фото- и видеокамер, с одним из тех красных полотнищ, еще остававшихся в кремлевских хранилищах. Причем история умалчивает даже о том, развевалось ли это знамя уже до этого над Московским Кремлем и было затем списано, или же это было полностью новое знамя, предполагавшееся в какой-то момент на замену старому, отслужившему свой срок. После чего именно оно уже и было передано до времени не то в запасник, не то - в хранилище, не то в последующий музей «ельцинской славы». Причем, когда именно это произошло или могло произойти, и является ли сделанная на хранящемся в музее флаге подпись – подлинной подписью самого Барсукова, последующая история также умалчивает. 

Процедура замены каждого снимаемого с «кремлевского» флагштока государственного знамени СССР была строго регламентирована, и на каждом таком снятом по причине ветхости полотнище в обязательном порядке расписывались совершавшие это действие уполномоченные сотрудники, неизменно указывавшие на каждом снимаемом флаге и в прилагающемся к нему особом формуляре, помимо своих фамилий и подписей, номер и дату приказа о снятии флага, а также дату и время, когда он был спущен и когда на его месте ими было водружено новое государственное знамя страны. После чего снятое полотнище аккуратно сворачивалось, упаковывалось в специальный чехол и передавалось … на утилизацию или вывозилось на промежуточное или на «вечное» хранение. Увы, но последнее советское кремлевское знамя, вначале снятое с флагштока, а потом безжалостно, не то сброшенное с крыши Сенатского дворца вниз, не то впоследствии вынесенное, попросту не сохранилось в том виде, в каком его можно было бы экспонировать в каком-либо музее, или вообще в том состоянии, в каком оно могло быть пригодным даже для хранения в музейных запасниках.

По роду своей деятельности, работа и служба некоторых моих родных, выступавших в дополнение к этому еще и моими наставниками в будущей жизни и работе, была напрямую связана с Кремлем и даже с его служебными святая-святых, в которые они, по своему личному почину, меня время от времени не то приводили «выпить чашечку кофе и посмотреть Кремль», не то … приглашали на экскурсии на ознакомление с тем, как живет и работает страна, как «бьется ее сердце», чтобы я мог иметь представление о той повседневной вовсе не вальяжной и гламурно-помпезной, какая там царит сегодня, а более чем деловой и напряженной обстановке, в которой в годы СССР там круглосуточно жили, дежурили, несли службу и работали сотрудники кремлевского аппарата, и в которую со временем, по получении необходимых компетенций и квалификаций, предполагалось в будущем включиться и мне. Столь своеобразным образом знакомя меня с будущей работой и людьми, которые эту работу выполняют, и под началом которых мне предстояло вначале постигать азы, а затем и высоты предстоящего мне служебного ремесла. 

Так было и в тот вечер, 25 декабря 1991 года, когда страсти в стране после августовских событий уже улеглись, но все без исключения ее жители в преддверии наступающего Нового года тревожно-радостно ожидали какого-то особенного события. Пройдя в Кремль по предъявлении партбилета (в служебные здания Кремля, через бюро пропусков, как и в любые партийные организации СССР, исключая отдельные здания комплекса ЦК на Старой площади, можно было пройти только по предъявлении личного партбилета или по гражданскому паспорту, но в сопровождении обладателя партийных «корочек», что случалось крайне редко), получив заранее выписанный мне пропуск, я привычно поздоровался с уже ожидавшим меня родственником и, кивнув чинно откозырявшей охране, мы молча поднялись вверх по неширокой служебной лестнице, пройдя по гулкому, тщательно выбеленному и освещенному яркими лампами «дневного света» коридору.

Во всей общей атмосфере Сенатского дворца чувствовалась какая-то нервозность. С самого начала бросалось в глаза, что сотрудников в коридорах было значительно меньше, чем обычно, и вели себя они как-то весьма странно и нервозно, оглядываясь пробегая по коридорам и быстро скрываясь в дверях кабинетов и рабочих залов. Здание казалось совершенно пустым. А все, кто в нем был, явно чего-то ждали. По крайней мере, дух неприятного возбуждения ощущался во всех и во всем. Обстановка чего передалась тогда и мне. Но старший наставник был как всегда спокоен, хотя и показался мне тогда несколько непривычно рассеянным, и зайдя вначале в его кабинет, мы вскоре пошли дальше, как он тогда сказал, - «- Пойдем-ка, посмотрим на Москву …», - приглашающим жестом заводя меня в зал, откуда открывался вид на Красную площадь.  

Собственно, что именно тогда произошло, мы вначале не поняли. В этот момент мы стояли у одного из верхних окон, выходивших на Красную площадь, приоткрытого по причине жары в помещении здания Сенатского дворца, и из-за побитых снегом зубцов кремлевской стены и пирамиды возвышавшейся здесь же, почти прямо перед нами, Сенатской башни задумчиво смотрели на собравшуюся на площади перед Мавзолеем унылых цветов серую толпу, подсвеченную прожекторами, бившими с крыши ГУМ-а. И в этот момент сверху, прямо мимо наших окон, как мне показалось, что-то, не сильно хлопнув, с шуршанием сорвалось и пролетело вниз. Что-то большое и темное. Как если бы в темноте откуда-то с крыши здания или с какого-то из верхних этажей вдруг бы сорвался большой пласт скопившегося там снега. С ощутимым шлепком ударившись где-то внизу, под окнами, об обычно аккуратно расчищенную и присыпанную чуть заметенной снежной порошей асфальтовую мостовую в простенке между зданием Сенатского дворца и кремлевской стеной, вызвав откуда-то снизу разноголосый, радостный и прямо-таки звериный вой и крики, в которых не угадывалось ровным счетом ничего человеческого.

«- Все … Отрекся … Кончился … СССР …», - вздохнув, сказал, как-то сразу постарев и осунувшись, мой родственник. «- Теперь уже точно … ВСЕ …»  Я подошел к открытому окну и осторожно выглянул наружу. Внизу хлопали двери и выскакивавшие из здания Сенатского дворца разгоряченные и возбужденные люди в расстегнутых костюмах и в рубашках без галстуков с остервенением топтали, сминали, рвали и пинали что-то лежащее на асфальте. Что-то большое и красное. То самое последнее знамя СССР, которое до этого висело на флагштоке где-то высоко над нами. В какой-то дикой вакханалии гражданские и военные, люди в погонах и без погон, мужчины и визжащие женщины рвали и резали полотнище, мочились на него, плевали на него, справляли друг перед другом на него нужду, вытирали с расшаркиванием об него ноги, сыпали на него содержимое мусорных урн и какие-то пищевые отбросы, что-то выливали, - одним словом, … вели себя так, как словно бы они наконец с цепи сорвались, сознавая отныне свою полную безнаказанность в поведении и действии. 

Потом кто-то подогнал машину и к восторгу и улюлюканью собравшейся пьяной толпы начал «дрифтовать», как сейчас бы сказали, по втоптанному в мостовую растерзанному флагу, размазывать и лить на него из канистр масло и другое их содержимое,  тут же пробуя поджечь результаты своих усилий. Однако принимая во внимание прекрасную на тот момент целостность этого (явно не музейного) полотнища, изготавливавшегося к тому же из особо прочного материала, способного противостоять непогоде в течение нескольких месяцев, выброшенное на декабрьский мороз под колеса машин и под ноги разгоряченной толпы большое красное знамя отнюдь не спешило сдаваться, и всем участникам происходившей вакханалии пришлось в итоге немало потрудиться, прежде чем им удалось нанести ему хотя бы какой-то незначительный ущерб. 

Но даже будучи втоптанным в грязь уже бывшими гражданами Страны Советов и облитое из канистр бензином полотнище низвергнутого вниз советского флага никак не хотело загораться, а может быть, просто тот материал, из которого оно было сделано, был предназначен для противодействия и таким вот действиям разных вандалов. А где-то наверху, над нами, как я потом смотрел уже вечером (разглядев даже наши фигуры в одном из окон Сенатского дворца), в трансляции этого события Центральным телевидением, на флагшток какие-то неумело копошившиеся у его подножия люди поднимали уже триколор нового, только что привезенного, российского флага. 

«- Ладно, пойдем … Не порть себе нервы … Просто запомни этот момент и то, что ты видишь … Здесь нам делать больше нечего…», - взял меня за плечо родственник, по-военному поправляя на голове серую каракулевую шапку «пилотку» и отводя меня в сторону от окна. Потом мы прошли по гулким и пустым освещенным коридорам здания и спустились вниз, выйдя через боковую проходную и бюро пропусков. По освещенным пустым помещениям Сенатского дворца, из которых, как мне тогда показалось, все выскочили на улицу топтать сброшенный вниз советский флаг, гулял ветер из открытых окон, изредка гнавший в воздухе случайно уцелевшие снежинки, - под идеально выбеленными и забранными деревянными решетками батареями центрального отопления, как сейчас помню, уже основательно натекло. 

А затем мы как-то сразу оказались на Красной площади, выйдя из пропускной у Никольской башни Кремля, предъявив наши ставшие несколько минут назад (уже окончательно) недействительными партбилеты членов КПСС (до 25 декабря 1991 года, несмотря на имевший место более месяца до этого официальный запрет и роспуск КПСС по указу Президента РФ и новой российской властной администрации, советские партбилеты еще продолжали использоваться в качестве официальных документов при выписывании пропусков в тех организациях, где это правило действовало до того момента) и выписанные на них пропуска. Я сразу же посмотрел наверх, на купол Сенатского дворца. Над ним уже в зимней темноте в лучах подсветки колыхался новый, трехцветный флаг и ничто не напоминало о том, что все еще творилось и … что все еще творили в этот момент со старым советским красным полотнищем распаленные алкоголем и вседозволенностью «официальные» «празднующие» люди за кремлевской стеной, скрытые от глаз пришедшей на Красную площадь толпы. 

Любопытно, но собравшиеся на площади и уже расходившиеся горожане нисколько не выражали своих восторгов по поводу только что ими увиденного. Да, были те, кто выражал своим видом некие радостные чувства и даже распивал тут же вытащенный из-под полы иностранный алкоголь, купленный здесь же, неподалеку в повсеместно расплодившихся коммерческих уличных палатках и ларьках, обнимаясь и чуть ли не целуясь друг с другом. «Демократы». Как правило, их отличали новые российские триколоры и значки на одежде, по которым они узнавали в толпе друг-друга. В дополнение к общему по схожести виду уличных бродяг уже нового, нашего времени. Но основная масса смотрела на происходящее потерянно молча. И также молча уходила. Кто-то даже плакал. В основном, люди старших возрастов. Это я запомнил особенно хорошо. И я хорошо помню глаза этих людей, - совершенно пустые, полные горя и остекленевшие. Лишенные совершенно какой-либо надежды на будущее. Как если бы в их жизни закончился не какой-то один ее период, связанный с СССР, а как если бы вся эта жизнь в этот момент для них уже закончилась, и что делать дальше на этом свете, равно как и зачем им на нем оставаться, они попросту не знают и не понимают. Как если бы всем этим людям стало единомоментно все равно .. жить. 

Впоследствии я никак не мог понять, как получилось, что сброшенное и летящее вниз знамя не привлекло внимание собравшейся на Красной площади большой толпы и репортеров газет. По крайней мере, как раз этот момент так и остался не освещенным ни в какой из хроник того времени. Хотя, если следовать логике событий, именно … низвержение последнего красного советского знамени с крыши вниз, на кремлевскую мостовую, стало бы в глазах мировых средств массовой информации сверхзнаковой иллюстрацией бесповоротной окончательности произошедших со страной изменений. 

Да, из-за громады Сенатской башни выброшенное полотнище могли не заметить с площади, что маловероятно, т.к. толпа собравшихся была очень большой. Возможно, что его сбросили там, где кремлевским осветительным прожекторам просто не хватало света, в густой тени, отбрасываемой башней, тем более, что в тот день свет над Кремлем был несколько более притушен, чем обычно, и знамя пролетело вниз в тени. Впрочем, не исключено также и то, что мимо нашего окна действительно с шумом пролетел именно пласт слежавшегося снега, сорвавшийся с располагавшейся почти прямо над нами крыши и купола здания, случайно сброшенный возившимся там людьми, закреплявшими на флагштоке новое, уже российское знамя, а я, подойдя к окну, увидел уже лишь то, как поступали «кремлевцы» со сброшенным до этого из нижележащего по отношению к нашему окна, либо с уже вынесенным ими на улицу из дверей здания только что низверженным советским флагом. Возможен любой из этих вариантов. Важно лишь то, что потом с этим знаменем на моих глазах воспоследовало. В их исполнении. Яркая память о чем едва ли когда-то сотрется у меня из воспоминаний. О том, как озверевшие люди топтали и проклинали свой бывший … Флаг Родины. 

Много лет спустя, в процессе работы и во время личного общения, в России и за рубежом, мне в прошествии доводилось видеть самых разнообразных высокопоставленных, давным-давно «перекрасившихся из коммунистов», российских государственных и партийно-общественных деятелей как из числа носящих всевозможные погоны, так и из числа оных погон (хотя бы официально) не носящих, которые в приватных беседах о событиях того времени и о вопросах российской государственности вдруг поднимались с места, подходили к какому-нибудь из шкафов в своих кабинетах и с неприкрытой гордостью доставали откуда-то из их недр застекленные деревянные рамки с вложенными в них под паспорту … чуть потемнелыми от времени рваными лоскутами плотной красной материи (сейчас такую уже не ткут, для этих целей существовал лишь один специальный знаменный цех), которым иногда сопутствовали пожелтевшие фотографии с моложавыми портретами этих людей и их коллег тридцатилетней давности, - в дополнение к размещенным там же различным «общественным наградам» за августовские и прочие события 1991 года. С красивыми накладками и аккуратно выведенными «подарочным» шрифтом надписями, вроде: «В память о событиях 25 декабря 1991 года в Москве», «В память об СССР, 25 декабря 1991 года», «На память о рождении Новой России, 25/12/91г» и т.д. Представляя эти куски материи в качестве сувенирных, оставленных ими у себя на память фрагментов «того самого», последнего советского знамени, развевавшегося 25 декабря 1991 года над Кремлем и снятого тем вечером с флагштока Сенатского дворца, уступив над ним место наспех скроенному российскому триколору, - событиям чего они в тот день были личными очевидцами и … участниками. Знамени, который в тот вечер за кремлевской стеной на моих глазах ожесточенно жгла, пачкала, кромсала на куски, рвала и топтала ногами, вколачивая каблуками в мостовую, разгоряченная и разнузданная толпа высыпавших из Сенатского здания «новых российских», - уже освобожденных от своего прошлого «бывших советских» граждан, в тот момент столь характерным образом выражавших лежащему на асфальте большому флагу СССР всю свою месть и весь тот страх перед советской системой, который скапливался в них год за годом за всю их прожитую к тому моменту жизнь, - перед системой, частью которой они все это время являлись, которую панически униженно боялись и в то же время, так же панически боялись и оказаться из нее извергнутыми, воспринимая как залог своего будущего и особого положения в стране и в обществе. Собственно, чему я никогда и нисколько не удивляюсь, самолично видев те казавшиеся с высоты окровавленными на зимнем, чуть побитым снегом кремлевском асфальте клочья того, во что они превращали своими ботинками, сапогами и … туфлями на высоких каблуках … алый стяг Родины.

Было уже начало девятого вечера. Полосатая материя нового государственного знамени развевалась над Кремлем, а под ней, на низвергнутом вниз уже разорванном в клочья советском флаге, плясали разгоряченные алкоголем казавшиеся с высоты окон здания Сенатского дворца одинаково и гротескно безликими и черно-серыми люди, опьянено празднующие свою победу над ушедшей страной. А за по-прежнему нерушимой кремлевской стеной, с ярко освещенной Красной площади тихо расходилась толпа, расползаясь в стороны сумрачных улиц, - слабый шум которой едва проникал внутрь толстых стен, сквозь красную кирпичную кладку.

Вот так, собственно говоря, все и было, - о чем по прошествии времени меня и попросили составить это небольшое, но глубоко личное воспоминание и размышление … государственного характера мои (иностранные) студенты и слушатели. 

Сразу замечу, что для меня не представляет ровным счетом никакого значения то, как этот текст будет кем-то воспринят или будет ли он воспринят кем-либо вообще. Важно само его наличие в качестве переложенных на бумагу воспоминаний и событий давным-давно ушедшей молодости, которым я волею случая и служебного положения одного из моих в то время еще живых родных случился быть тогда очевидцем. Сделанное с единственной целью, - чтобы ни у кого не было иллюзий относительно того, ни что такое представляет из себя нынешний возрождаемый российский государственный идеологизированный патриотизм (как наследник патриотизма советского), ни что из себя представляют все эти вновь сегодня извлекаемые на свет в побитых молью, пылью и плесенью костюмах «советского образца» изрядно постаревшие и основательно поседевшие и заплешивевшие, во всех смыслах опустившиеся «слегка подштопанные, подлатанные и отмытые» от покрывающей их исторической грязи многократно «партийно-перекрасившиеся» люди с горящими безумием ранней катаракты белесыми глазами, - этот самый патриотизм «вновь возрождающие», - подавляющее большинство которых в осенние и зимние дни 1991 года оный патриотизм и любовь к Родине публично сжигало и втаптывало в землю в виде всего того, что имело любую советскую символику, обильно смачивая все это мочой, мусором и экскрементами, громогласно открещиваясь перед толпой и отрекаясь от всего, что было до этого в их жизни и чему все они без исключения были всем в этой своей жизни обязаны. 

Ведь нет ничего удивительного в том, что как эти люди вплоть до экзальтированной одышки друг перед другом втаптывали тогда в снег и асфальт символ государственной власти СССР и саму память об этой стране, бывшей для них на тот момент всем, так с тем же успехом и с не меньшим воодушевлением и энтузиазмом. Насколько, разумеется, им это позволят возраст и оставшиеся здоровье и силы, порядочно растраченные за прошедшие тридцать с лишним лет, - эти же самые люди, как и выросшие за эти годы их последователи и преемники из той же человеческой поросли, будут втаптывать в ту же самую кремлевскую мостовую и … нынешний (и горячо ими тогда приветствовавшийся) российский триколор, стоит тому по каким-либо причинам слететь с купола здания Сената в Кремле в пользу какого-то нового (или даже старого, советского) флага, буде на то поступит соответствующий приказ, подписанный как ныне действующей, так и какой-то новой, в очередной раз декларативно сменившейся и перекрасившейся  властью, перед которой они не замедлят, как и в начале 90-х годов ХХ века, привычным образом заискивающе снять шляпу и поприветствовать ее и словом, и делом, и действием. 

Даже в случае вопиющей провокации защищать нынешний российский флаг никто из них не будет, как некогда никто из них не встал на защиту красного советского знамени, а вот топтать его они немедленно выстроятся в длинную очередь, - склочно стараясь еще и всеми неправдами опередить конкурентов, - как это уже было с ними тогда, в декабре 1991 года. Просто потому, что этого будет требовать конъюнктура момента, а идея воспротивиться влиянию этой самой конъюнктуры будет означать для каждого из них угрозу и реальную утрату положения, привилегий, власти и того особого бесконтрольного состояния пребывания над обществом, которое они выстраивали все эти десятилетия как самим себе, так и членам своих семей, и сохранить которые можно лишь путем публичного и безоговорочного отречения от того, что было до этого в пользу чего-то … наступающе-нового. Чего именно, - не играет абсолютно никакой роли. Главное, чтобы чего-то, что заменит собой уходящее старое, не будучи в состоянии больше сопротивляться течению истории, политико-экономической конъюнктуры, возрастной деградации представителей власти и ... нарастающего упадка общества и страны. В содержание чего до поры и до времени можно даже не вникать. Просто приветствуя само наступление соответствующих событий. Оказавшись на их волне первыми и наиболее заметными в своей беспринципности «расставания со всем старым», успев, как говорят в таких случаях, «занять как можно больше мест ближе к сцене», а то даже и попав личной персоной в президиум. Как в случае профессиональных торговцев, которым не играет роли чем торговать, - лишь бы торговать. И лишь бы успеть сделать это первыми.

Ведь что тогда по сути произошло на общегосударственном уровне ? При анализе тех событий, на поверку всего лишь выясняется, что дело заключается вовсе не в той существующей или утраченной преданности «людей власти» и сформированного ими иерархического окружения тем или иным идеалам или даже некоей глобальной государственной идее, а в предельно легкой сменяемости всех внешних атрибутов любой государственности и слагающей ее номенклатурной бюрократии (в первую очередь, нынешних), на которые в случае необходимости с ее подачи легко может пойти не только страна, но и в первую очередь, действующая в ней реальная силовая власть и созданная при ней государственная аппаратно-номенклатурная система, - поверхностно изменив лишь свою внешнюю форму на нечто более либеральное и привлекательное для широких масс, - но полностью сохранив при этом свое содержание, отказавшись и публично открестившись от своего личного и коллективного прошлого в пользу не менее перспективного будущего, как уже было во время событий 1991-93гг. на постсоветском пространстве и в Новой России. Вновь, как это уже было однажды «под занавес» СССР, и как это впоследствии повторялось многократно, «сменив личную идеологическую окраску», а вместе с ней и «сменив цвет» своих партбилетов и изображенных на них флажков и иных символов в пользу какой-либо новой более перспективной на ближайшие десятилетия «атрибутики». 

Например, в пользу ныне декларируемых разными бездельниками от народного духоискательства во всей их придуманной фантастичности содержания весьма своеобразных «духовных скреп» и исторических традиций некого собирательного российского народа, о подлинном содержании которых лучше даже не вспоминать ввиду их слишком уж явной средневековости. В качестве откровенно мракобесной, - вкупе с навязыванием религиозных тенет, лапидарности и политического клиентилизима, - основы будущего российского государственного и общественного устройства, прививаемой людям с самого раннего детства. Их содержание не имеет значение. Важно то, что они позволяют, сохраняя особый статус, оставаться над обществом какой-то его заранее привилегированной части, в состав которой или в состав приспешников которой все стремятся попасть раньше соседа, заранее угадав ход событий и встроившись всеми правдами и неправдами в правильную команду, идущую во власть, предложив ей свои услуги и всячески доказывая свою исключительную лояльность и профессиональную ей необходимость. Как уже было бессчетное число раз с этими людьми и их наследниками с момента распада Советского Союза.  

С момента прекращения существования СССР ничего необычного и неожиданного в этом поведении всех без исключения политиков и «общественных фигур» больше нет и более уже никогда ничем странным это казаться не будет, как и применительно к любой иной смене предпочтений и убеждений в зависимости от уровня гарантируемых привилегий, положения в обществе, статуса и сугубо материального достатка. Ведь достаточно бывает спросить любого из ныне действующих в любой ветви власти возрастного представителя любого уровня, - от президента и ниже, - о судьбе его советского партийного или комсомольского билета, чтобы поставить этого человека в весьма затравленное и весьма истерично-агрессивное положение. Любого человека, бывшего хотя бы кем-то при власти в годы СССР или входившего в чью-то привластную группу поддержки и т.н. «личную свиту» того или иного советского или партийного работника, а также сотрудников органов государственной безопасности, системы органов внутренних дел, военных, органов партийного контроля и т.п. иерархизированных структур военного типа. Что особенно характерно, в первую очередь, для представителей непосредственного силового блока времен СССР. Как из числа еще действующих, так и т.н. «погашенных», т.е. выведенных за штат, уволенных, переведенных на пенсию или иным образом переставших играть прежнюю активную роль в жизни страны и в контроле над ней. 

Причем, касается это в первую очередь сотрудников, средней и высшей номенклатуры органов государственной безопасности и обеспечивавших эту самую безопасность структур, представлявших собой все время существования единственную подлинную и реальную власть в стране. Ведь все они когда-то принимали воинскую присягу, обязались беззаветно защищать Родину, торжественно клялись в верности идеалам коммунизма, в четком следовании положениям марксистско-ленинского учения, обещали хранить дань советским традициям и преданность делам борцов-революционеров, вступали в Коммунистическую партию Советского Союза и в Ленинский Комсомол, агитировали других за правильный социалистический образ жизни, за честный труд, за здоровый образ жизни, за политическую бдительность, за интернационализм, гуманность, просвещение, солидарность трудящихся, за ратный и трудовой подвиг, за укрепление партийной дисциплины и за многое что еще другое, формировавшее основу идеологии Советского государства. Которые, - как государство, так и идеологию, - они в самый ответственный для них момент предали и продали. Просто предали и продали. Государство, идеологию,  историю и народ. И даже свои организации. И корпоративную солидарность внутри них. Отреклись. Объявив все это публично преступным. Хотя клялись до этого в верности всеми доступными способами, осуждая за неверность всех прочих. Именно тогда, когда их защита требовалась больше всего. И государству, и идеологии. А они их предали. Взяли и предали. Отреклись просто потому, что это сделать стало выгоднее для их собственного и корпоративного будущего. Чему итоговым знаменателем и стало свержение красного советского флага с купола здания Сената в Московском Кремле. С последующим разрыванием и топтанием партбилетов и советской символики.    

В данном случае никем не задается и никто не обсуждает вопрос, - хорошая или нет была та страна, которой являлся СССР в разные периоды своего существования. Сытно или голодно в ней жилось. Демократичное или тоталитарное было в стране общество. Справедливое или несправедливое. Свободно или забито чувствовало себя в нем население. Хорошие или плохие жили в стране люди. Правильная или нет была в стране идеология. Прогрессивные или нет были декларируемые в ней принципы государственного и общественного устройства, внутренней и внешней политики. Бытовало ли в стране свободомыслие или идеология подавляла в ней все. Оправданы были или нет те чудовищные жертвы, репрессии, концлагеря, бесправие и тот рабский труд населения, позволявшие номенклатурному советскому меньшинству возвышаться и управлять не номенклатурным советским меньшинством, попутно сохраняя свой статус в мировом сообществе за счет статуса и положения возглавляемой ими страны. 

Важно то, что эти самые фактически возглавлявшие эту страну люди предали ее саму и все, что с ней было связано, - в верности чему они же сами до этого торжественно клялись, к верности идеалом которой они принуждали население и в которой до определенного момента их все устраивало. Как хорошее, так и плохое. Просто отказавшись от нее. Мгновенно став на сторону измены, когда именно в их действиях и в их защите эта страна нуждалась больше всего. По аналогии с тем, как «в СССР можно было быть коммунистом, а можно было – членом Партии». И если первое выбирали сугубо по неким идеологическим соображениям, то второе – исключительно из той сугубо практической выгоды, которое данное положение несло обладателю заветной «красной книжечки». Причем, с годами, количество последних несоизмеримо больше стало превышать число первых, роль и существование которых свелось в итоге к чистой формальности на фоне общей конъюнктурной массы «партийцев», не просто готовых на все ради даже самых незначительных привилегий, а готовых на все и ради кого угодно ради получения все большего числа этих самых привилегий, упрочивавших их положение над остальным «беспартийным» обществом и даже над его «рядовыми» партийными членами. 

И вот эти люди из числа «членов партии» в итоге и отреклись от СССР. Когда стало понятно, что ни страна, ни партия, ни что-либо еще в умиравшем больном государстве не в состоянии были больше обеспечивать тот уровень сугубо материальных привилегий и статусного положения в обществе, которые можно было достичь отныне совершенно иными, альтернативными путями, не ставя зависимость личной и материальной свободы действий и поведения от положений и норм партийной дисциплины, утративших всякое содержание и смысл им следования. Как они продали тогда СССР, так же легко продадут сегодня при любой возможности и Новую Россию, «сменяв» ее на что-нибудь более подходящее времени и … более выгодное в личном материальном использовании, публично отказавшись на этот раз уже не от своего «советского», а «российского» неправильного прошлого.

Как когда-то, в соответствии с цитатами классиков марксизма-ленинизма, - «Задолго до того, как стены рыцарских замков были пробиты выстрелами из пушечных орудий, их фундаменты были подрыты и разрушены деньгами», - так и в случае Советского государства, - задолго до того, как коммунистическая идеология утратила всякую реальную связь с навязываемым ею обществом, ее основа в этом обществе была разрушена бытовым потребительством и … теми же деньгами, ввиду ее неспособности решить самую главную проблему любого общества в виде обеспечения равноценно доступного и разнообразного материально-имущественного потребления для всех его членов, а не только для представителей высших иерархических сословий. 

Протестантская идеология самого банального стяжательства одержала верх над идеологией коммунистической, а безыдейный материальный потребитель в каждом человеке в итоге закономерно положил на обе лопатки идейно ориентированного созидателя. Расчетливый делец победил непрактичного философа. Что и ознаменовало собой главную победу идей протестантизма и неопротестантизма в ХХ столетии. Стоившую человечеству на европейском континенте многие десятки миллионов жизней. Впрочем, и в азиатском регионе – тоже. С той лишь разницей, что где-то подобное итоговое перерождение и крах иллюзий ознаменовались государственной катастрофой, а где-то, как в Китае, прошли практически незамеченными, сохранив при старой формальной «кумачовой» оболочке «верного следования» раз и навсегда выбранному партийному курсу «с китайской спецификой», сугубо рабское и неравноправное первоначальное содержание государственного и общественного устройства, к которому страна и ее руководство вернулись после нескольких десятилетий всевозможных реформ и поворотов в своей политике. В итоге вернув нынешний Китай туда и к тому, чем он был до эпохи воцарения Мао, с заменой ушедших в историю мандаринов и знати на представителей формально идеологизированной партийной верхушки, скрепляющей единым целым экономический и финансовый сегменты в развитии страны, а также ее армию и  силовые структуры и все общественные институты.    

Да, человеческая память коротка, - тем более, что и за тридцать с лишним лет с тех событий выросло уже два поколения, которые ни дня не жили при Советском Союзе, и для которых все эти вновь развернутые по стране идеологические занятия «ботаникой на советском кладбище» могут казаться чем-то неоднозначным, прогрессивным и важным в их жизни и в их будущем, как и те увенчанные благородными сединами вызывающие доверие своей болтовней люди, которые всем этим занимаются и с высоких и с низких пропагандистских трибун. Однако даже сегодня их роль сводится лишь к тому, чтобы самим попытаться отмыться от своего собственного постсоветского прошлого и откреститься от своего в этом постсоветском прошлом весьма неблагонравного участия, а вовсе не к попыткам возродить некое новое жизнеспособное государство и общество с новой и прогрессивной идеологией советского образца или даже с идеологией, неумело извлекаемой из некогда многократно оболганного и запачканного ими же самими советского прошлого и единолично присваиваемой и переиначиваемой ими уже на злобу дня для Новой России, - в качестве очередной неумелой попытки «натянуть муху на глобус», что за всю историю человечества не удавалось еще никому. 

Поэтому, всякий раз слыша нынешние выступления и разглагольствования очередного «глубоко идейно убежденного» возрастного патриота «из того времени», - вне зависимости от его возраста (их нынешние последыши лишь с какой-то оголтелой глупостью во взгляде зубрят и повторяют те же самые мантры своих некогда открестившихся от них советских предшественников), - просто закройте глаза и попытайтесь представить себе разорванный в клочья большой красный советский флаг, лежащий на заснеженной черной кремлевской мостовой, на котором эти самые «патриоты», а ныне – ведущие государственные деятели, - с таким восторгом вымещали три десятилетия назад все свое внутреннее подлинное человеческое содержание, вдруг разом став свободными от «всего этого самого» сковывавшего их до того момента … советского патриотизма. 

Это разорванное их руками, их башмаками и колесами их машин красное знамя – то единственное, что вам нужно знать об этих людях и о их роли в тех событиях. Как и о их нынешних наследниках во власти и при власти. В качестве наглядной исторической оценки всему их нынешнему громогласному «патриотизму». Как и оценки тому, что они сейчас делают вид, что … «возрождают» в российском обществе. Ни дюже не смущаясь своего прошлого в том обществе, от которого они некогда сами публично и безоговорочно отреклись, нисколько не задумываясь о том, что им однажды самим придется что-то … возрождать обратно. Вынужденно, но … придется. И от этого им никуда не деться. Времена, как и политическая конъюнктура, меняются, а старые тайны остаются. 

Впрочем, как и не скрыться им и от их памяти о самих-себе, - как бы кто из них ни пытался ее скрыть, замолчать или забыть. Для наглядной иллюстрации чего достаточно бывает в беседе (или при попытке допроса во время очередного вызова в т.н. «силовые структуры») просто достать из кармана советские партийные «корочки» партбилета члена КПСС и поинтересоваться у любого такого «возрожденца» о том, а где, собственно говоря, его собственный документ такого рода ? И что он делал и кем был в августе-декабре 1991 года ? И кем был тогда и в последствии ? Чтобы сразу весь благообразный патриотизм этих людей немедленно сменился весьма неприглядной по своей скандальности истерикой. Ведь, как ни крути, а от совести все равно никуда не уйдешь и никуда не денешься. Сколько бы лет и десятилетий с тех пор ни прошло. Ни от своей совести, ни от, тем более, от чужой. Ни от давным-давно забытой партийной, ни от человеческой. От совести и от ее осуждения. Историей и людьми. Пусть даже и ничего уже не помнящими и не знающими о тех событиях из их жизни. Тем более, что и сама некая совесть и какая-либо мораль – это понятия с государственной системой несовместимые, существующие лишь в форме межличностных отношений, но совершенно чуждые и не применимые к любым действиям на государственном уровне между государственными мужами, группами их поддержки и их подчиненными, - что в большой, что даже малой политике. Где решительно все решалось и решается не на уровне аморфных «хорошо» / «плохо», а на уровне конкретных «целесообразно» / «не целесообразно», что бы за этими формулировками ни скрывалось.   

Николай Ю.Романов
Франция, Париж, 01/12/2023г.
----
P.S.: Мне часто задают вопрос о том, какие первые знаковые отличия новой, уже демократической России «от старого советского тоталитарного прошлого» я заметил в 1991 году, после распада СССР, будучи во многом очевидцем и участником тех событий ? На что я неизменно и ко всеобщему шумному веселью и удивлению отвечаю, что оными знаковыми отличиями от оного «тоталитарного прошлого» были самые обычные … тараканы. Тараканы и гулко разносящийся под высокими сводами громогласный «ругательственный» мат самого низкого пошиба в сочетании с совершенно неряшливым и затрапезным внешним видом представителей вновь набранной непонятно кем и непонятно из кого службы охраны Кремлевского Дворца Съездов (КДС) в Москве. 

Для полноты картины я прошу собеседников представить себе КДС советского периода. Идеальная чистота и белизна во всем. Ни одной пылинки, ни одной соринки. Все всегда безупречно вычищено, начищено, вымыто и протерто. Нет даже намека на износ мебели. Весь персонал обоего пола – «плакатный», строго подобранный, предельно доброжелательный и корректный, в идеально чистых и прекрасно подогнанных строгих костюмах, в крахмальных рубашках, блузках и галстуках, говорящий на двух иностранных языках. Столовая и буфет – в идеальном состоянии. Чистота и «блеск операционной» во всем. Посуда – всегда чисто вымытая и без намека на сколы и на «столовую муть» на стекле. Никаких причудливо изогнутых во всех направлениях обломанных алюминиевых вилок и ложек. Все только «фирменное», статусное, выставочное, лучшее, - «витринное», как тогда говорили. Не то что перманентно привычных во всех пищевкусовых заведениях Советского Союза компанейских «трактирных насекомых», - как ползающих, так и летающих разновидностей, - а даже намека на них там не было. Стерильность и накрахмаленность во всем. 

Таким КДС был во времена высоких партийных съездов и различных официальных мероприятий, на которые съезжались гости со всего мира, и таким же его поддерживали всегда и в обычные «рабочие» дни, когда использовали для целей балетно-театральных выступлений. Потому что ударить в грязь лицом перед регулярно посещавшими художественные постановки театральной труппы КДС иностранными гостями из самых разных стран мира в те годы было равносильно государственному преступлению.  

И вот таким КДС я застал во время последнего его еще «советского» посещения, примерно за две недели до августовского путча. И таким и запомнил на всю жизнь, - каким видел до этого много раз, и каким он должен был бы оставаться всегда, при любой власти, в качестве наиболее знаковой визитной карточки Московского Кремля и самой страны, из оного Кремля управляемой. 

Следующее посещение КДС состоялось ровно через три месяца, в ноябре того же, 1991 года, и это были уже жалкие и … весьма грязные, запыленные и замусоренные по углам окурками и бумажками развалины былого великолепия. В дополнение к упомянутой выше краснорожей и опухшей от постоянных возлияний, рыгающей перегаром какой-то сивухи небритой и неряшливой охране (почему-то) в кедах и кроссовках, поддетых под камуфляжную форму или тренировочные штаны и переговаривавшейся между собой по рациям и «голосом» исключительно на языке сложной непечатной лексики, это были еще и разворованные буфет и т.н. «верхняя столовая», откуда с распадом СССР при новой власти не только мгновенно пропала привычная «фирменная» идеально чистая посуда и столовые принадлежности с характерным логотипом КДС, но и вся та разнообразная еда, закуски и напитки, которой там обычно в изобилии потчевали посетителей, с удовольствием рассматривавших за этим душеспасительным занятием через окна верхнего ряда расположенные по соседству здания Кремля и всю хорошо видимую оттуда часть Москвы. Не говоря уже о все том же внешнем облике и одеянии персонала, который также претерпел весьма «демократические» изменения в пользу «что нашел, то и надел». 

Но главное, - там были тараканы. Я впервые в жизни тогда увидел в КДС живых тараканов. До этого на них не было даже намека. А тут они не только там были и их там было уже много, но и они весьма вольготно, привольно и совсем «по-демократически» себя там чувствовали и вели, словно новая власть в стране была и их властью тоже. Вернее, - что они были олицетворением этой власти. И мне все сразу тогда стало понятно о той стране, флагу которой суждено было уже через месяц сменить старое советское красное знамя на всех официальных зданиях не только Московского Кремля, но и по всей той стране, которая именуется сегодня Российской Федерацией. 

«Столовка с тараканами», - как тогда сказал мой старший наставник, в очередной раз прогоняя рыжее усатое безобразие, настырно лезущее прямо в тарелку с не особенно свежими даже на дух «зацеллофаненными» бутербродами. Увы, но как страна началась с такой вот «столовки с тараканами» тридцать два года назад, когда все в мире и в самой этой стране возлагали огромные надежды на перемены, так ей, опять же, увы, и суждено вновь в нее же обратиться и в обозримом будущем. С учетом того, как идут и развиваются дела. Потому что до уровня СССР, которому она пришла на смену, ей сегодня так же далеко, как КДС российского периода до КДС периода советского, пусть даже и уже самого позднего.
----