Николай Юрьевич Романов

Возвращение в Париж

Девяностые годы уходившего ХХ века были для многих из нас очень знаковым временем. В стране стремительно менялось все, как и не менее стремительно менялась вместе с этим временем и сама страна. Но что самое главное, менялись люди, которые еще совсем недавно мало чем отличались друг от друга, уныло бредя серыми и одноцветными потоками и колоннами по городским улицам и в переходах метро в однотипных серых пальто, кепках и шляпах, сгорбившись и уткнувшись глазами и носом вниз, в землю или в раскрытые газеты и книги. Выделяясь отдельными своими представителями из общей толпы иначе как разноцветными иностранными вещами, которые в те годы считались символом престижа и состоятельности их обладателя, как человека, имеющего либо доступ к заветному дефициту, «челночному бизнесу» или незаконным валютообменным операциям, либо обладающего возможностью время от времени выезжать за рубеж, принадлежа в глазах окружающих совсем к иной касте бывших советских граждан, к которой, несмотря на тщательно скрываемое внутреннее презрение, в тайне мечтали принадлежать решительно все остальные жители постепенно все больше уходившей в свою историю Страны Советов.  

В этот период с легкостью создавались и рассыпались в пыль многомиллионные состояния, с астрономической скоростью возникали и лопались банки и различные сомнительные компании с ничего и ни для кого не значащими броскими названиями, проворачивались миллиардные афёры, стоимость бутылки «Пепси-Колы» в расплодившихся повсюду коммерческих палатках начиналась от 1000 рублей. Ну, а участвующие во всем этом люди с хитрыми глазами дефективных подростков, - с толстыми золотыми перстнями на пальцах и такими же толстыми золотыми цепями на шеях, коим предстояло стать в недалеком будущем важным племенем российских олигархов, - сорили на вечерниках в кричавших своей вульгарной пошлостью барах, ночных клубах и ресторанах иностранной валютой, - стараясь перекупить оркестр и ресторанного исполнителя дешевых популярных шлягеров, чтобы тот пел именно тот репертуар, который хотели те, кто (соревнуясь друг с другом) бросал ему под ноги на сцену деньги, - делая это иногда настолько густо, что к концу вечера слой разноцветных иностранных купюр бывал ощутимо выше щиколоток стоявших на сцене на высоких каблуках артистов. 

Поэтому, нет ничего удивительного и в том, что весь этот процесс перемен, тащивших нас за собой в девяностые годы, затронул и студентов нашего института. Причем, не столько их традиционно самую престижную часть, учившуюся на дневном отделении и еще не представляющую себе на практике всего того, что скрывалось за емким словом «предпринимательство» и «бизнес» (а также за словами «самостоятельная жизнь и карьера»), сколько студентов-вечерников, оказывавшихся в подобной столь революционно изменявшейся прямо на глазах страны в гораздо более выгодном по сравнению со своими «дневными коллегами» положении, имея возможность в дневные часы вовсю принимать участие в том самом деликатном и бесцеремонном процессе, который в рамках курса экономической теории было принято называть периодом раннего перераспределения и хищнического накопления капитала. 

Международный бизнес в те годы развивался настолько бурно, что спрос даже на самых посредственных выпускников и студентов нашего ВУЗ-а, - едва ли успевших иногда закончить самый первый курс, - во много десятков раз превышал кадровое предложение не только со стороны самого ИМО, но и в дополнение к нему еще и ВАВТ, Дипломатической Академии и пары других, менее известных образовательных структур, также готовивших специалистов схожего международного профиля. Как результат, в вечерние часы площадка перед институтом и прилегающие к нему улицы и газоны больше напоминали парковку салона по распродаже дорогих иномарок всех моделей и фирм-изготовителей из числа доступных на тот момент в стране, чем более чем скромный подъезд к зданию пусть и престижного, но все-таки, учебного заведения. 

Как тут не вспомнить слова (тогда еще) доцента Г.П.Толстопятенко, преподававшего у нас в те годы курс Государственного права капиталистических и развивающихся государств, часто отряхивавшегося и ворчавшего на лекциях и семинарах о том, что, направляясь вечером в институт или, наоборот, после занятий идя к остановке автобуса, разным почтенным и уважаемым людям в лице преподавателей нашего института отныне приходится самым недостойным образом ежесекундно прыгать в стороны и застревать в окружавших дорогу сугробах, уворачиваясь от оглушительных ревущих сигналов клаксонов и следующих за ними колес дорогих иномарок недоучившихся студентов с их же собственных курсов.

И вот среди такой вот обстановки все более кричащей роскоши и растущего богатства студентов-вечерников и все более вопиющей нужды и отсутствия каких-либо перспектив работавших с ними преподавателей института и проходили курс за курсом наши учебные будни, об одном из заключительных событий которых я и хотел бы рассказать. 

Последние два курса, французский язык, бывший для нашей языковой группы основным, у нас преподавала уже очень глубоко пожилая и совершенно удивительная женщина-педагог, Гурьева Татьяна Михайловна, откровенно искренне и с чувством глубокого восторга влюбленная во Францию и в город Париж, в которых, несмотря на свой более чем почтенный возраст и блестящую квалификацию, она, тем не менее, так и не побывала к тому моменту ни разу в жизни. Она была подлинным энтузиастом своего дела, стремившийся во что бы то ни стало передать нам, - в то время с занудством, достойным лучшего применения, ожидавшим лишь скорейшего звонка на перемену, - свою любовь к этой так и оставшейся для нее до конца жизни недосягаемой (с ее преподавательской зарплатой) стране и всему тому, что было с ней для нее связано, и что так или иначе ей удавалось найти среди тех ворохов конъюнктурной макулатуры, которые в годы СССР представляли собой учебные материалы, книги, журналы и иные публикации по линии издательств «Прогресс» и «Международные отношения» о развитых капиталистических государствах, а также материалы закрытых фондов Библиотеки иностранной литературы им. М.И.Рудомино. 

Это преподавательницу мы все горячо любили и искренне ей восхищались, не говоря уже о том, что все больше и больше начинали ее жалеть. Тем более, что многие из нас к последнему курсу уже имели по несколько десятков официальных выездов за рубеж, обладали приличными должностями, солидными окладами, процентами от вкладов в банках, деловыми и административными связями и всем тем прочим, что в 90-е годы составляло основу благополучия любого преуспевающего или еще только начинающего преуспевать выпускника нашего ВУЗ-а. Не говоря уже о том, что работали мы в самых разных областях тогда лишь еще только зарождавшегося «дикого» российского бизнеса. 

Поэтому, не помню уже, кому именно в нашей 1-й французской языковой группе первому пришла в голову эта мысль, но ухватились мы за нее практически единомоментно все, - тут же, буквально за пятнадцать минут решив и обсудив все технические детали готовившегося проекта. Коль скоро в России в те благодатные и кажущиеся сегодня уже совершенно фантастическими времена при наличии денег можно было решить абсолютно любые вопросы, какие только могли прийти вам в голову или которые вы могли на эту голову себе выдумать. 

Единственную сложность в вопросе представляла … фотокарточка нашей преподавательницы, которую мы тут же и сделали, предложив, к ее большому удивлению, сфотографироваться вместе с нами на память. Благо что соответствующая времени «быстрая» фотокамера была у кого-то из нас в наличии. А дальше все уже было лишь делом техники и наших связей и возможностей.

Ну, а затем, летом, уже после успешной сдачи нами государственного экзамена по иностранному языку в конце пятого курса, все мы, с известной долей торжественности одетые по соответствующему поводу, вручили нашей уже бывшей преподавательнице, с сияющими от заливавших их слез счастья глазами, - оказавшейся от неожиданности не в состоянии произнести от радости ни одного слова, , - солидного вида пакет, в котором лежал ее свежеоформленный загранпаспорт с годовой визой во Францию, конверт с двумя тысячами долларов США «на карманные расходы» и банковской «справкой» на ее имя, оплаченные билет на самолет и путевка туристической поездки во Францию сроком на две недели с посещением и подробным путеводителем всех тех мест, о которых эта замечательная женщина нам рассказывала на своих уроках.

Описывать все последовавшее затем я не буду, - тем более, что эту преподавательницу я больше с тех пор так никогда уже и не видел. Поговаривали, что ее сыну в итоге удалось найти какое-то небольшое местечко служащего в Ницце, что под Парижем, и он перебрался туда с супругой, а потом забрал и ее с мужем, когда они праспродали все имущество в Москве, чтобы достроить там дом. Но насколько это было так, сказать не берусь. Просто скажу, что в тот момент я понял, что хотя бы в этой части прожил не зря первые 25 лет моей жизни. 

Николай Ю.Романов
----